Хваленая сдержанность Рю изменила ему в тот момент, когда третий принц только сделал первый шаг на арену. У него почти не было сомнений в том, что Ирам справится, он, несмотря на слегка дурную славу, - не по его собственной вине, конечно - был невероятно талантлив. И всё это шоу, которое сочетало в себе черты показа и неожиданно жестокого спорта, почему-то нервировало и самого Доха, и ту часть его сознания, что была прилично старше.

"Чудесный мальчик" оказался слишком опытным для этой жизни. Не удивляться, смотреть шире, делать вид, что ничего не понимаешь. Рю Доха был чрезвычайно умён для своего возраста. Чего уж говорить, не каждый пятилетка умел читать, писать, считать, считывать настроение и характер людей с их мимики и чувствовать в себе то, что в новом для него мире звалось магией. И последняя в этом мире очень ценилась. Ценилась настолько, что сильнейший маг становился правителем над всеми, защитником людей и вершителем судеб, чьи решения благословенны были богами. Родители с таким восторгом говорили о том, что будет, если у их сына откроется дар, и он сможет стать кандидатом в принцы, что любой другой ребенок бы с восторгом принял эту идею. Желание быть особенным начинает произрастать в уме с малых лет, только вот разум Доха был слишком стар, чтобы радоваться таким вещам. Он не сомневался, что история, в особенности история власти не слишком отличается в тысячах миров. Гонка даров, как гонка вооружений, только выглядит красиво, как наливное яблоко, за шкуркой которого прячется червивое нутро.

- Людям свойственно ошибаться, мой принц, и никогда не признавать, что он были неправы, - он даёт последнее напутствие Дахи перед тем, как проводить его на арену. Осторожно затягивает немного ослабший узелок на одежде и улыбается со знанием дела. - Так что не удивляйся, когда они будут болеть за тебя так же пылко, как ругали до этого.
Рю выдыхает, понимая, что сболтнул лишнего, и так молодые люди этого мира не говорят. Впрочем, по заверениям жрецов храма у Доха хоть и "нет" магического дара, но он вроде как "отмечен душой старца", что извиняло его некую старомодность. И все как-то привыкли, пусть только сам Рю и понимал, что это значит, ведь его душа и вправду была старше тела.

Как же ему плевать, что сейчас всё происходящее запечатляют сотни камер, транслируя вылизанную реальность миллионам простых людей, для которых нет в жизни ничего волнительней, чем наблюдение за принцами. И потому он, не стесняясь, улыбается третьему принцу, нынешнему чемпиону, и машет ему рукой. Внутри всё аж распирает от смеси эмоций, с выходящей на передний план гордостью. Рю умел радоваться чужим успехам всегда, тем более успехам Ирама, потому что уж он-то выкладывался на все сто. После турнира уже ни у кого не останется сомнений в личности следующего правителя. Остальным принцам придётся очень сильно попотеть, чтобы вырвать у Дахи победу. Скомкано извиняясь, Рю протискивается между трибун к выходу, торопится, чтобы успеть снова стать своему принцу надёжной опорой.

Доха ни о чем таком не думает, смывая песчаную пыль с фарфоровой кожи третьего принца. Тот еле стоял на ногах, и его пришлось осторожно тащить почти на себе. Уж на это его правая рука был способен. Вода приятно журчит, тонкими струйками-венами устремляясь вниз, но её не хватает, чтобы восстановить силы. Здесь другие средства восстановления. Эффективный релаксант и - как внезапно - здоровый сон. После релаксанта Ирам всегда спал, как убитый, и когда Доха увидел его в таком состоянии в первый раз, даже немного испугался. Ещё бы, сон был невероятно глубоким, настолько глубоким, что принц почти не дышал. И каким-то образом на следующие сутки был полон сил и энергии. Доха, конечно, пытался найти в библиотеке что-то побольше о составе и методе действия релаксанта, но его развернули со словами, что данные секретные и доступны только служителям храма и приближенным людям правителей. Не больно-то и хотелось. В этом был плюс "старой" души, уже нет того бараньего упрямства. Нельзя так нельзя, право ваше.

Рю усаживает принца на кровать в комнате, действуя так бережно, будто это не третий принц не так давно продемонстрировал чудеса выносливости и сосредоточенности. Поправляет складки его шелкового халата и ободряюще держит его за руку. Ирам... не идеален, но он очень хорош. С ним было легко общаться, легко дружить, легко быть рядом. Помощник улыбается, едва сжимая чужие пальцы своими в ответ.
- У меня не было сомнений в твоей победе, мой принц. Ты всегда был сильнее, просто тебе нужен был шанс это всем доказать.
Медсестра уже суетится рядом, не обращая внимания на то, как мило воркуют эти двое. Все, кто знал Рю и Ирама, быстро привыкали к тому, что они всегда и везде были вместе, как частицы одного целого. Были ли тому причиной крепкая многолетняя дружба или нечто иное, неизвестно. Смирно дождавшись, пока релаксант начнет действовать, а прекрасные глаза третьего принца начнут слегка темнеть от накатывающей сонливости, Рю помогает тому улечься на кровати, а затем укрывает его. Медсестра отчалила сразу после укола. Видимо, поняла, что в случае чего Доха со всем справится. Минута-другая... Длинные ресницы принца перестают дрожать, а значит он уснул достаточно глубоко и проснётся очень нескоро. Ещё раз убедившись, что Ирам всё-таки дышит, Рю ускользает из его комнаты лёгкой тенью.

Сон разбивается на тысячи осколков от неожиданного и резкого хлопка двери. Рю резко садится, пытаясь продрать глаза и понять, какого демона происходит. В полумраке комнаты он умудряется разглядеть силуэт, знакомый ему слишком хорошо. Третий принц? Он же должен спать ещё очень долго. И он какой-то... не такой. Слишком резкие движения, скованная походка, а его голос... Не пьяный, но есть в нём какие-то плавающие, обманчиво мягкие нотки. Доха успевает только немного проморгаться после сна, а принц уже успевает учинить крохотный погром, спихнув несколько мелочей с комода. Помощник рвется вперед, подхватывая уже падающего принца на руки. Что-то не так, Доха не может понять, что именно, но опыт и интуиция твердят об этом. Релаксант точно был настоящим, принцам никто бы не посмел вколоть фальсификат. Надо позвать медсестру, хоть кого-нибудь. И Доха почти это делает, но слова не покидают зажатого чужой ладонью рта. Почему принц так поступает? Необходимо подчиниться, потому что Дахи об этом попросил.
- Я рядом, мой принц. Как тебя согреть? - Рю осторожно укладывает принца на своё нагретое место на простынях. Ирам продолжает твердить о том, что ему очень надо согреться, его трясет, но кожа его раскалена и влажна от пота. Это... лихорадка? Помощник осторожно касается губами взмокшего лба принца. Горячо. Безумно горячо. Ирам просто сгорает, но продолжает прижиматься в поисках призрачного тепла. Он, похоже, бредит. Доха осторожно прижимает запястья принца к простыням, стараясь осторожно достучаться до затуманенного сознания.
- Ирам, скажи мне, где тебе холодно? Где тебе больно?
Он отнюдь не медик и не целитель, но храмовые книги по лекарству никогда не были в числе запретных, так что чем-то Доха мог помочь. Точнее, он на это надеялся.

Кажется, такого ещё не было никогда. Не было ещё такого, чтобы принцы просыпались раньше положенного после приема релаксанта. Это невозможно. Но Доха же не чудится, что принц, лежащий на его простынях просто полыхает. У него сердце так колотится, что пульс, трепещущий под тонкой кожей на запястьях, почти кажется сильной вибрацией. Лихорадка, скручивающая Ирама, заставляет того извиваться в крепкой, но осторожной хватке своего помощника. Но Рю пусть физически не намного превосходит своего принца, Дахи сейчас слишком слаб. Значит, релаксант всё-таки действует, пусть и не так, как раньше. Ведь, если подумать, до этого третий принц никогда не выкладывался на полную. А иначе бы он просто-напросто не вышел из турнира победителем, ведь ему необходимо было обойти не одного противника, а целых одиннадцать. Большая ответственность, большой стресс... И большая слабость.

Доха чувствует, как принц мечется в жажде чего-то совершенно ему чуждого, а его глаза, опутанные дымкой терзаний, будто мерцают в полумраке, и кажется, что Ирам будто бы плачет из-за того, что его тело так отчаянно чего-то требует и не может добиться. И помощник начинает догадываться и подозревать, в чём дело.

Как же Доха хотелось сейчас предстать перед этим напыщенным Дворцовым советом и громко заявить, насколько тупы все эти "грамотеи". Ведь вся суть была в том, чтобы трон занял тот, кто развит благостно и уравновешенно. А что делают они? Заставляют следить за тем, чтобы Ирам не дай боже кого-то в щеку поцеловал. Что ж... Своего они явно добились. Дахи даже не знает тех слов, которыми он мог бы описать своё нынешнее состояние. Страсть, желание, похоть. Он действует на инстинктах, пытается хоть как-нибудь прижаться к Рю, лишь бы унять неугасающее желание. И каким бы измотанным и истощенным не было его тело, жажда сильнее. Доха только тихо охает от неожиданного выпада третьего принца и опускается всем телом ниже, чувствуя почти капризное давление ноги на пояснице. Ираму, похоже, только это и нужно было - он льнет к Рю сильнее, прижимается грудью к груди, посылая по коже помощника терпкий и быстрый разряд возбуждения. В отличие от принцев, их помощникам не давали подавители, в этом просто не было необходимости, и реакция полностью здорового и молодого мужского организма не заставила себя ждать. Тонкие ночные брюки натянулись в паху не только у Дахи. Бедняжка, он ведь такой неопытный, такой наивный, он даже не понимает, что с ним происходит и почему любое давление в чувствительной области настолько горячо и приятно.

Но Доха - не принц, он всё понимает. Понимает, что творится с ними обоими. Понимает, что сама их поза опасно заигрывающая с истончающимся терпением. В прошлой жизни помощник не мог похвастать целомудрием, а в этой позволял себе здоровую дозу рукоблудия, чтобы не поехать головой от бушующих юношеских гормонов и рвущейся наружу магии. Ведь он планировал сохранять свой секрет до самого конца, а пар надо было как-то спускать. Немного помедлив, будто в последний раз взвешивая все за и против, Доха осторожно отпускает руки принца и бережно кладет его обратно на простыни. И прежде чем Ирам успевает хоть ещё что-то пролепетать своим сбивающимся голосом, от которого встаёт вообще всё, что стоять способно, Рю целует его  в губы, по-настоящему, в меру невинно. Но эта невинность тут же теряется, стоит только помощнику начать тереться своим пахом о пах Дахи, ловя губами его судорожный выдох. Он хорошо представляет, что чувствует лежащий под ним принц. Жар, скручивающий всё тело до боли, слабость, от которой дрожат колени, дикое, адское желание, чтобы надавили и сжали сильнее.

- Расслабься, мой принц, я всё сделаю.
В своих силах и талантах Доха уверен, и потому позволяет себе мягкую улыбку. Было ощущение, что он совращает невинного парня, растлевает его. Но, с другой стороны, кто ещё поможет ему избавиться от этих неудовлетворенных страданий? Влажная дорожка из горячих неторопливых поцелуев блестящей в полумраке лентой спускается по подбородку Ирама, игриво огибает шею, касается ключиц. У Дахи так колотится сердце, что Рю не слышит никаких других звуков. Ловкие пальцы уже осторожно забрались под резинку штанов, греясь от жара чужой кожи. Будь этот мир устроен чуть иначе, и будь на то воля третьего принца, Доха бы без раздумий согласился стать для своего друга и принца постельной отдушиной, не смея надеяться на большее. После каждой особо тяжелой тренировки они бы обходились без релаксанта, снимая стресс более естественным и приятным путём. Но им такая роскошь не позволена, да и происходящее сейчас могло серьезно всё испортить, если бы кто-то обнаружил пропажу Ирама из его спальни. Горячий языком Доха касается напряженного соска принца, пока его ладони довольно настойчиво тянут штаны вниз, обнажая стоящий во всей красе член. Жаркий, бархатный на ощупь, влажный от выступившей смазки, причиняющий своему хозяину жгучую боль от неудовлетворенности.

Всё происходящее Рю очень возбуждает. И вместе с тем - ему безумно стыдно. Стыдно за мысли, в которых он бы сотворил с неопытным и невинным принцем нечто пошлое и грязное. Он осторожно сжимает твердый ствол левой рукой, начиная неторопливое движение пальцами вверх, к головке. Как бы тело Ирама не жаждало быстрой разрядки, это не их вариант, нужно, чтобы он ощутил опустошение от оргазма во всей красе. Может, тогда его перестанет так трясти. И как бы не хотелось Доха смотреть в лицо принца, такое красивое и соблазнительное, он стыдливо опускает взгляд и продолжает терзать соски по очереди языком и губами. Надавливает, обводит кончиком языка по кругу, иногда пускает в ход зубы, ощутимо, но не болезненно прикусывая. Смазки становится так много, что ладонь, неторопливо подрачивающая член через жалкие пару минут при движении начинает издавать невероятно пошлый чмокающий звук. Если бы принц не был таким невинным, Рю бы уже решил, что прелюдий достаточно. Нет, это он в прошлой жизни решил бы, что достаточно, в этой он - всего лишь жалкий теоретик.

Дахи начинает дрожать слишком сильно, звук его отрывистого дыхания становится более шумным. Ещё пара размашистых движений рукой - и тот выгибается, под громкий стон выстреливая себе на грудь и живот белесыми струйками спермы. Это невероятное в своей красоте зрелище, намного лучше любого порно, которое в принципе когда-либо существовало. Одно странно - несмотря на бурный и определенно точно первый оргазм, член принца не торопился опадать. Интересно, почему. Дело в странном действии релаксанта? Или в том, что одного раза за всё время жизни было ничтожно мало? Задержавшись на этих мыслях всего на пару мгновений, Доха отбрасывает их в сторону, потому что ему явно есть чем ещё заняться, кроме теоретизирования. Уже ни капли не стесняясь, он сам льнет к принцу, собирая с его разгоряченной кожи солоноватые капли спермы языком. Как же пошло он выглядит со стороны, сползая всё ниже и ниже, пока не касается подбородком головки. Его третий принц - горячий, желанный, достойный всех пошлых земных удовольствий. Тело Доха не обладало в полной мере мышечной памятью, и потому он немного переживал, сможет ли доставить Ираму истинное удовольствие своим ртом и языком. Но он попытается всё равно. Язык обводит головку по кругу, дразня и одновременно давая небольшую передышку, как перед заплывом на большую глубину. Немного жаль, что принц такой милый и невинный, ему никогда не придёт в голову схватить своего первого помощника за волосы и натянуть на себя по самое горло, а ведь это было бы просто невероятно горячо. Мысли заводят так же сильно, как и прикосновения, давая необходимый толчок, и Рю, сомкнув пухлые и влажные от смеси слюни и смазки губы, осторожно опускает голову вниз, пропуская горячий ствол в рот и дальше, глубже, в горло. Дыхание с непривычки немного перехватывает, и Доха останавливается на полпути, пытаясь совладать с зашкаливающим возбуждением. Он чувствует, как его собственные штаны спереди начали намокать. Но пока с этим ничего нельзя сделать, ведь всё внимание Рю сосредоточено на том, чтобы доставить своему принцу как можно больше удовольствия.

Возможно, Рю поступает очень неправильно, но ничего не может с собой сделать. Дахи явно не понимает, что с ним происходит, почему его тело такое горячее и чувствительное, и по совести надо было бы дать ему успокоиться и уснуть. Не домогаться его таким наглым и грязным образом. И не надеяться, что это когда-либо повторится. Только уповать на то, чтобы принц, истощенный страстью и жадностью своего друга, крепко уснёт и наутро не вспомнит, как им нагло воспользовались. Доха чувствует эту дрожь, откликающуюся в нём самом и старается не думать о том, что будет завтра. Только его принц, только его судорожное дыхание, только его вкус на языке и губах. И эти фантазии, ставшие явью, так захватывают помощника, что он едва не пропускает момент второго оргазма Ирама, такого же бурного и мощного, будто бы первого за ночь после долгих лет воздержания. Рю зажмуривается и старается как можно осторожнее проглотить наполнившую рот сперму, чтобы не захлебнуться ей. Много.

Наконец справившись с глотанием, Доха поднимает голову и медленно облизывает припухшие губы, чувствуя напряжение в челюстях с непривычки. В этой жизни он никогда себе такого не позволял, отсюда и лёгкий дискомфорт. Он приподнимается на руках и смотрит в лицо третьего принца, наконец-то погрузившегося в спасительный сон. Так... даже лучше. Не нужно оправдываться и искать объяснения произошедшему. Будто очнувшись от транса, Доха ещё раз обводит заснувшего принца взглядом с ног до головы, радуясь, что не оставил на нём видимых следов. А то, что немного запачкал, это ерунда. Помощник поднимается на ноги и с неутихающем чувством похотливого желания в паху, идёт в сторону своей маленькой душевой. Там ему хватает всего двух размашистых движений кулаком по болезненно-твёрдому члену, чтобы наконец-то кончить самому, зажимая в этот момент свой слишком уж развратный рот, посмевший покуситься на нечто чистое, наивное и невинное. Наспех протерев себя влажной тонкой губкой, Рю возвращается к кровати. Несмотря на то, что губка прохладная и влажная, Дахи не просыпается, не дрожат его ресницы и прерывается ровное и глубокое дыхание. И Рю не так уж и стыдно, как должно быть. Ещё один короткий проход до душевой, чтобы закинуть губку на место, и помощник осторожно ложится рядом с принцем, немного несмело укладывая ладонь на его плечо. Скорее всего, Ирам ничего не вспомнит. У него был такой туманный взгляд, что всё произошедшее он потом сможет списать на иллюзию уставшего разума. Наверно, это и к лучшему, - думает Доха, закрывая глаза и проваливаясь в неожиданно глубокий сон.

Когда Рю открывает глаза, Ирама уже нет. Лишь слегка примятые простыни и исчезающее тепло на ткани намекают на то, что Доха всё это не приснилось. Если сделать вид, что ничего вчера не было, то всё же будет нормально, правда? Только вот ничего нормально не было. По какой-то причине Ирам оказывался занятым весь этот день. Но проблема была даже не в этом, а в том, что третий принц Рю просто... Избегал? Искал какие-то причины, которые раньше не были достаточно весомыми, чтобы сбегать. И Рю начал волноваться.

Доха сидит рядом с кроватью принца и молчит, наблюдая за тем, как медсестра уже готовит очередную дозу релаксанта. Теперь отношение к этой жидкости у помощника было неоднозначным. С одной стороны, релаксант Ираму необходим, чтобы тот быстрее восстановился. С другой - а что, если будет, как вчера, а Рю снова этим бесстыдно воспользуется? Немного заторможенно, но он всё-таки реагирует на своё имя из уст третьего принца, поворачиваясь на звук бархатного голоса.
- Что?.. - едва слышно бормочет в состоянии, граничащем с шоком, округляет глаза и тупо смотрит на то, как Дахи почти выпихивает медсестру из своей комнаты, запирая за ней дверь. Что задумал принц? Нет, конечно, Рю был в состоянии поставить укол, его этому учили, но почему всё это так странно выглядит. Поборов взыгравшую невовремя робость, Доха осторожно берет шприц пальцами и перво-наперво проверяет, что в нём нет воздуха.

Но укол сделать так и не выходит. В последний момент Ирам мягко уводит руку помощника в сторону, и релаксант уходит по игле в матрас до последней капли. Рю пытается расшифровать намерения принца по его взгляду, и натыкается на ту же самую жажду, что пылала в глазах Дахи прошлой ночью. И эта жажда парализует и самого Рю, он не может сопротивляться, становится покорным и позволяет себя целовать, а потом начинает и отвечать на поцелуй, чувствуя, как начинают гореть под кожей первый угольки возбуждения. Вроде ничего странного и страшного, они оба молоды, для них естественно заводиться с пол-оборота.  Значит... Ирам всё помнит. Помнит, как ночью его друг детства терзал его тело поцелуями и лаской.

Доха рвано выдыхает, падая на удобную кровать принца и больше инстинктивно, чем в попытке вырваться, шевелит руками, зажатыми в почти стальной хватке пальцев. Чего удивляться, Дахи всегда был очень сильным. И это заводило. Возбуждение никак не скрыть, потому что принц очень близко, и вжимается в пах Рю, позволяя почувствовать всю силу и серьезность своего возбуждения. Помощник немного нервно облизывает пересохшие от частого дыхания губы. Тут ошибки быть не может. Ирам всё помнит и очень горит желанием повторить всё то, что творил с ним вчера Доха. И такой принц нравится Рю очень сильно, так, что даже малейшее прикосновение пальцев, пролезших под одежду, вызывает в нём неконтролируемую дрожь.

Третий принц всегда был очень способным учеником, подчас интуитивно схватывая информацию, копируя движения, не говоря уже о том, что своё тело он тоже контролировал отлично. И Рю безошибочно понял, что своими ласками Ирам сейчас подражал всему тому, что было ночью. С той лишь разницей, что у принца это получалось даже лучше. Или, может, дело в том, что сам Доха был перевозбужден до безобразия? Он рвано выдыхал, дрожал всем телом и понимал, что всего этого - мало. Бесстыдное терзание чувствительных сосков, влажные поцелуи на разгоряченной коже, старательные ласки члена, всё это было хорошо. Но мало. Ирам ещё не знает, что может быть лучше, горячее, грязнее, развратнее. И Доха может сильно просчитаться, если об этом кто-то узнает.

- Мой принц... Можно сделать... ещё лучше, - голос Рю слегка хриплый и дрожащий от предвкушения.
Опять же, в первый раз - а для них обоих он и вправду первый, ведь что принц, что его помощник были девственниками, - всё может получиться неидеально. Но сил терпеть уже и вовсе нет никаких. Доха медленно садится на кровати, оказавшись к принцу лицом к лицу, и заглядывает в его глаза, будто просит разрешения.
- Я покажу, как, мой принц, только доверься мне.
Разорвав интимный зрительный контакт, Рю пробегает взглядом по комнате, прикидывая, что можно использовать в качестве смазки, чтобы никому не навредить. Взгляд цепляет крохотный тюбик мази, стоящей на тумбочке. Обычно её использовали для несколько иных целей, вроде заживления магических ожогов, но им подойдёт, ведь состав (который Рю читал и изучал) подходящий. Дотянувшись до тюбика рукой, Доха щедро выдавливает прозрачную мазь себе на ладонь, трёт пальцы друг об друга, распределяя. Короткий взгляд на принца, и Рю берёт правую его ладонь в свою, пачкая мазью его пальцы.
- У меня... никого ещё не было, - вовремя Доха прикусывает язык, не позволяя себе добавить "в этой жизни", - так что придётся немного растянуть. Повторяй за мной, мой принц.
Уперевшись свободной ладонью в простыни, Доха немного приподнимает бёдра и разводит ноги пошире, пошло раскрывая себя перед принцем. Даже немного смущается этого, но всё равно тянет его и свои пальцы в мази ближе к сжатому кольцу мышц. Влажное касание кажется даже прохладным, и Рю вздрагивает, невольно кусая свою нижнюю губу. Это не больно, просто... он отвык. Доха поднимает взгляд на принца и ободряюще ему улыбается, показывая, что всё в порядке. Собственные пальцы с небольшим сопротивлением растягивают сфинктер и осторожно погружаются внутрь, медленно и неторопливо. Неторопливо, потому что Ирам должен всё хорошо увидеть и запомнить. Доха проталкивает пальцы глубже, стараясь справиться с нахлынувшим возбуждением. Дискомфорт, конечно, никуда не делся, но его было явно мало, чтобы член помощника хоть чуть-чуть обмяк. Слишком горячо, а стыд перед принцем так прекрасно оттеняет жгучую похоть молодого тела.

- Ты немаленький, мой принц, поэтому чтобы нам обоим было хорошо, тщательная подготовка очень важна.
Доха хочет ещё что-то сказать, но неожиданно замолкает, чувствуя внутри пальцы принца. Ирам очень хорош во всём, что он делает, даже в таком развратном действии. Рю едва слышно стонет через приоткрытые губы, невольно подаваясь навстречу пальцам, а ощутив приятное давление пальцев прямо на простату, откидывает голову назад и почти скулит жалобно. Нет-нет, ему пока нельзя кончать, рано... Ища в круговороте страсти по оголённым нервам, Рю больше наощупь находит пальцами с не до конца стёршейся мазью горячий член Дахи и начинает судорожно распределять по всей длине остатки мази.
- Сделай так пальцами ещё раз, мой принц. Так очень... хоро... шо... - измученная мольба почти тонет в жарком стоне, когда пальцы снова давят на простату. Тело синхронизируется с памятью, вскрывая воспоминания обо всех тех непристойностях, которые были у Рю в прошлой жизни. И оттого хочется ощутить в себе Ирама ещё больше.

Доха тянется к лицу принца за влажным пошлым поцелуем, совсем другим, не таким невинным. Несдержанно прикусывает его губы, касается его языка своим и вообще ведёт себя так, будто это ему вкололи что-то не то, от чего едет крыша и ломает всё тело.
- Я... кажется, готов...
Рю снова берет на себя инициативу, мягко, но настойчиво убирая от себя - и из себя - руку третьего принца. По дрожи можно понять, насколько помощнику не терпится. Осторожно огладив напряженную головку члена Дахи пальцем, Доха приподнимает бедра повыше, пока его рука направляет член внутрь, в своё смазанное и жаждущее тело. Ирам такой горячий, что Рю невольно зажмуривается и приоткрывает рот в немом стоне, шумно и глухо выдыхая.
- Мой принц... пожалуйста... двигайся... Только осторожно...
Каждое слово мольбы даётся с трудом, а ещё всё тело начинает мелко дрожать. Доха бы очень хотел, чтобы принц не был с ним нежным, но нельзя. В конце концов, это тоже часть обучения, и совесть бы не позволила Рю учить принца чему-то калечащему и болезненному.

У Доха нет сомнений, что его обожаемый третий принц сделает всё правильно. Ирам очень талантлив и смышлен, да и с ощущениями собственного тела всегда был в ладах. Ему можно доверять. Ему нужно доверять сердцем и телом. И Рю доверяет, но всё равно невольно прогибается в пояснице, стоит только Дахи начать двигаться. Это не больно, просто тело немного сходит с ума от обилия ощущений, совсем ему чуждых. Горячая, распирающая изнутри наполненность - это что-то абсолютно новое для этого тела, для этой жизни. И в этой жизни, в этом теле Доха просто до безумия жадный, настолько, что не посмел бы останавливать Ирама, даже если бы вдруг ощутил хоть малейший намек на дискомфорт. А раз дискомфорта нет и в помине... он становится ещё более жадным. И пусть он просил принца быть с ним нежным и осторожным, уже хочется взять свои слова назад, признаться в своей распущенности и испорченности, а потом захлебываться стонами до потери голоса.

Рю вздрагивает, сначала легко и трепетно, когда зубы принца прихватывают и слегка оттягивают кожу на ключице. А спустя несколько мгновений - испуганно, уже не чувствуя внутри обжигающего тепла. Он... что-то сделал не так? Или, может, принц решил, что всё-таки не готов идти до конца. Последнего исхода Доха страшился, но даже его он бы принял. Потерянный взгляд скользит по лицу третьего принца, надеясь отыскать в прекрасных чертах лица ответ. Что, ну что помощник сделал не так? Слова сбивчивых извинений застревают в горле очень вовремя, ведь принц не ведет себя так, будто ему резко разонравилось происходящее. Если бы это было именно так, он бы не порывался снять с них обоих остатки одежды, а в его глазах не было столько отчаянной решимости. Так захотелось обнять его, успокоить, шепнуть на ухо, что это не очередной поединок, в котором ему нужно выиграть. Но Доха молчит, понимая, что сейчас не время для долгих разговоров. Они оба молоды, возбуждены, хотят друг друга с одинаковой страстью, а Ирам с любой позиции выглядит так же идеально, как и всегда.

- Конечно, мой принц, я не смогу смолчать, - Рю улыбается и в меру пошло слегка прикусывает свою нижнюю губу. Ощущение жара внутри возвращается с первым же движением, и перед глазами помощника на секунду всё расплывается в далеком мареве грядущего удовольствия. Принц очень многое делает интуитивно и редко когда ошибается. И сейчас не ошибся, почти сразу находя нужный угол. Доха горячо выдыхает, прикрыв глаза на пару секунд дольше положенного в попытках совладать со столь яркими ощущениями. Всё его тело чувствительное до безобразия, податливое и мягкое, как разогретая глина, ждущая своего часа в руках умелого гончара. Рю понимает, что для своего принца он готов стать всем, чем Дахи только пожелает. Быть его любовником? Легко. Личной шлюхой? Конечно. Наложником? Тоже неплохо. Кажется, что ни с кем иным Доха бы такого не испытал. Он пытается сфокусировать расплывающийся взгляд на принце, на его лице, руках, но каждый новый толчок становится всё более уверенным и настойчивым, вышибая бедного помощника из состояния какого-нибудь равновесия. Боги, как же третий принц хорош... Он двигается так правильно, каждым толчком заставляя Рю дышать чаще. Доха уже плевать, что их вдруг кто-то сможет услышать, ведь он старается всеми силами удержаться над бездной, падение в которую сделает его самым настоящим похотливым животным, желающим только ощущать внутри член своего великолепного принца.

Рю больше инстинктивно, чем осознанно цепляется пальцами за плечи Ирама, стараясь так найти в нём физическую опору, пока рваные выдохи постепенно наливаются силой и красками страсти, превращаясь в стоны. Сначала они глухие и будто бы скромные, сдержанные, застенчивые. Но даже в таком виде они заводят даже самого Доха, не говоря уже о принце. Дахи, войдя во вкус, уже перестает осторожно нежничать, наконец-то отдаваясь дикому огню эмоций. Толчки становятся быстрее, отрывистее и грубее, добавляя такого необходимого первому соитию перца. Многие молодые парочки, обуреваемые гормонами, начинали именно так: с дикого траха вдали от посторонних - и не только - глаз. И третий принц с его помощником мало чем от них отличаются. Стоны Рю становятся громче, протяжнее, доходя до черты, граничащей с криками. Он честно пытался быть мудрым наставником, но похоть захлестывает его с головой, заставляя обхватить ногами бёдра Ирама. Кажется, среди влажных хлопков кожи о кожу и в перерывах между стонами Рю умолял принца ни за что не останавливаться, но точные слова он не помнит. Да это и не важно. Важно лишь то, что все нервы будто обнажены и горят, а тугой узел внизу живота, предвещающий бурный юношеский оргазм, скручивается всё плотнее.

Сердце колотится где-то в горле, спина взмокла и прилипла к простыням. Доха ощущает себя птицей в клетке, которую дразнят разрядкой, как желанной свободой, но не торопятся до конца открыть дверцу, чтобы выпустить наружу. Ну же, Ирам, пожалуйста... Неужели ты не видишь, как твой друг этого жаждет? Жаждет именно с тобой? От твоих рук, губ и члена? Рю почти готов умолять, но лишь тонко и измученно вскрикивает, ощущая такой нужный в этот момент укол боли от укуса в шею. Боль не отрезвляет, а лишь помогает наконец-то достичь пика, и Доха стонет во всю оставшуюся мощь лёгких, выгибаясь под принцем и крупно содрогаясь в оргазме. От собственного стона закладывает уши, и даже капли своей спермы, попавшие на грудь и живот, не кажутся такими горячими, как тело Рю, заполненное семенем принца почти до отказа. В прошлой жизни первый раз у помощника хоть случился в более раннем возрасте, но не был так хорош даже наполовину.

Перебарывая накатившую слабость, Доха пытается проморгаться и понять, почему Ирам смотрит на него с таким отчаянием, будто сожалеет. На взгляд помощника, всё вышло просто идеально, тем более для первого раза. Надо бы об этом сказать, вот только язык немного присох к нёбу и отказывается нормально шевелиться. Непонятно, что там успел за эти секунды надумать себе в голове Дахи, но его решимость ещё больше загладить свою несуществующую вину перед Рю так... очаровательна. Да и это выглядит крайне горячо - смотреть на то, как принц, бывший недавно совсем ещё невинным цветком, собирает влажным языком капли спермы с живота своего стихийного любовника. Доха сам не понял, что улыбается с довольством сытого кота, наблюдая за такой искренностью и честностью Ирама. То ли молодость, то ли пылкие поцелуи, созревающие до жадных засосов, дали новый виток юношескому возбуждению Рю. Интересно, не сочтет ли его принц совсем уж конченным извращенцем за такие реакции тела?

- Мой принц... - Доха вздыхает и осторожно садится, оказываясь лицом к лицу с третьим принцем. - Тебе не за что просить прощения. Мне было... очень хорошо.
Как жаль, что он не может передать Дахи все эти ощущения одним прикосновением, чтобы до него дошло, насколько потрясающе чувствовал себя помощник. И как же сильно ему хочется ещё и больше, возможно, даже грязнее и грубее. Чтобы принц не стеснялся выпускать стресс, вымещать на нём всю усталость. Рю опускает взгляд на губы Ирама, блестящие от слюны, и, повинуясь подсознательному желанию, подается вперед. Целует, неторопливо, но напористо, собирая с губ вкус своего тела. Жмется к груди Ирама своей, слегка трется, будто заигрывает. Рю уже мало быть просто помощником, когда он может быть лучше. С трудом и явным нежеланием оборвав поцелуй, Доха смотрит на принца пристально.
- Я, конечно, не обладаю всеми свойствами релаксанта, но могу тебя расслабить не хуже, мой принц. И если ты позволишь и сохранишь нашу тайну... Я с огромным удовольствием буду отдаваться тебе столько, сколько ты попросишь.
Третий принц ещё слишком неопытен, чтобы делать ему такие прямые заявления, но что-то Доха подсказывает, что Ирам не откажется повторить.... очень-очень много раз.

Рю почти совестно за то, что он говорит и делает. Ему кажется, что он развращает принца ещё больше, с каждом проведенной вместе секундой. И, что самое паршивое, ему не хочется останавливаться. Можно списать такое бурное желание на возраст и гормоны, на то, что между Доха и Ирамом уже много лет существует ниточка связи, сотканная из лет крепкой дружбы. Но, чувствуя на своем горле сильные пальцы принца, Рю понимает, что больше не сможет - и не захочет - видеть в нём только друга. Конечно, они могут продолжать играть видимость друзей. Возможно, Дахи даже сможет поверить в то, что они друзья. Вот только его помощник, будучи более опытным во всякого рода отношениях, но всё равно оставшимся под конец своей прошло жизни горестно-одиноким, не сможет относиться к принцу, как к другу. Но так и не поднявшуюся к горлу горечь тут же смазывает жарким поцелуем.

Они вдвоем продолжают заменять релаксант жарким и безудержным сексом. Помогает даже лучше, чем ожидалось, пусть они и устают невыносимо и почти не спят. Как тут вообще уснешь, когда рядом он. Прекрасный, идеальный, неожиданно жадный и ненасытный Ирам, такой честный и открытый в своих желаниях. Он, как ожидалось, быстро схватывает и уже за неделю умудряется узнать тело Рю лучше, чем он сам себя знает. И Доха немного, самую капельку, - страшно. Потому что он начинает привязываться к принцу слишком крепко. И в моменты передышек, когда Рю позволяет себе отдышаться с закрытыми глазами, изнутри всё сковывает холодным и липким страхом. Ему чудится, что он поступил неправильно, будто подсадил Ирама на самую крепкую и пагубную наркоту, которую только можно достать даром. Конечно, ему самому безумно нравилось то, что творил с ним и его телом принц, да так, что иногда все мышцы сводило судорогой удовольствия так, что необходимо было долго отмокать в горяченном душе. Но Доха не мог избавится от предчувствия разлуки.

Доха заторможенно моргает, глядя на лежащего рядом Ирама. Тело натруженное, омытое и расслабленное лишь настолько, чтобы не вздрагивать от мягких прикосновений принца. Они проводят жаркие ночи вместе уже месяц, забывая обо всём, что творится вокруг. Но сегодняшняя ночь особенная по многим причинам. Завтра Ирам, как и должно, пройдёт последнее испытание, схлестнувшись с одним из монстров пустоши. Всего один шаг до официального признания наследником и преемником нынешнего правителя. Но почему-то Рю не может избавиться от чувства, словно что-то не так. Ему почему-то хочется схватить принца за руку и начать умолять отказаться от всего, от испытаний, от короны, от титула, от всего этого. Рю молчит, понимая, что просить такого у Ирама, всю свою жизнь посвятившего тренировкам и развитию, будет как минимум малодушно. Его предчувствия - всего лишь предчувствия, не более того.

Слова Дахи в этот момент обманчивой безмятежности кажутся самыми весомыми, самыми сокровенными. Он признается в первой любви, не произнося этих трёх избитых слов, и как бы Рю хотелось ответить принцу тем же... Послушно прятать лицо под полупрозрачной накидкой, взять на себя обет безбрачия, подобный тому, который берут некоторые жрецы. Покорно следовать за принцем, сидеть у его ног и за запертыми дверями греть ему постель. Не смотреть больше ни на кого и ни о ком не думать. И несмотря на то, что в прошлой жизни Рю был одинок и свободолюбив, в нынешнем теле, в этой жизни он не испытывал даже намека на бунтарство. Если бы прошлый он согласился с тем, что Ирам действительно говорит ужасающие вещи, ограничивающие свободы человека, то нынешний... Лишь мягко улыбается, ощущая тепло чужого тела и щемящую нежность в груди от того, на какие ужасающие действия он готов пойти, лишь бы удержать Доха рядом с собой. Как будто Доха собирался сбежать, как же...
- Держи меня крепче, мой принц... Никогда не отпускай, - нежный шёпот ложится на обнаженную теплую кожу прохладным мягким шёлком.
[indent]
[indent]
Стадион не смог вместить всех желающих посмотреть на последнее испытание третьего принца Ирама Дахи. От гула огромной толпы кажется, что сам воздух непрерывно вибрирует. То тут, то там виднеются огромные плакаты в поддержку принца, выделяющиеся на фоне бесконечного моря маленьких флажков. Все ждут и предвкушают, ведь победа для них - это уже свершившийся факт. Ещё никогда Ирам не был так популярен и любим, как в этот момент. Его поддерживают абсолютно все, не только те, кто сейчас наблюдает с трибун, но и те, кто следят за трансляцией вне стадиона. Воздух искрит восторгом и ожиданием. И от этого к горлу помощника третьего принца подступает нервная тошнота. Он верит в способности Дахи, знает, что у него есть всё необходимое, чтобы достичь успеха. Но почему так тревожно?

Тот, кто занимался поимкой монстра для испытаний, явно не скупился и не сдерживался. Монстр был просто невероятно огромным, довольно молодым (кожа его ещё не успела приобрести бордовый оттенок от старости) и дико обозленным. Завидев этакую громаду, толпа на трибунах громогласно ревет в предвкушении бойни, но Рю лишь ощущает, как его сердце в страхе ухнуло вниз. Монстр... слишком крупный и сильный, не факт, что даже нынешний правитель справился бы с ним. Доха не спускает с принца встревоженного взгляда, не зная, сможет ли сдержаться, если что-то пойдет не так.

Всё начинает идти не так слишком скоро. Уже через пару минут на песок арены падает первая капля крови принца из задетой когтями монстра руки. Рю нервно подается вперед, вцепляясь пальцами в ограждение. Но толпа вокруг и сзади, даже видя в лучшем качестве кровь на песке, продолжает скандировать имя третьего принца. Кажется, шум зрителей раздражает монстра, и своим недоразвитым мозгом он понимает, что причина этого бесячего шума - перед ним. В этом крохотном парнишке. И если его разорвать... все эти люди замолчат. Злобно рыча, монстр переходит в активное наступление, со свистом полосуя воздух острыми когтями. Ирам старается, это видно, но постепенно кровавых капель на песке становится всё больше и больше. Слишком много, слишком опасно.

Проявив неожиданную прыть и хитрость, чудовище сбивает принца с ног, возвышаясь над ним неумолимой скалой, которая его раздавит очень быстро. Доха задерживает дыхание, понимая, что Ирам не справляется. Если ничего не сделать, то его просто растерзают. Рю прыгает испуганным взглядом по арене, но её смотрители даже не пытаются как-то принцу помочь. Никто Дахи не поможет. Никто. Монстр уже готов кинуться на принца, чтобы добить. И этого помощник никак допустить не может. Рвано втянув через зубы, Рю запрыгивает на ограждение, надеясь, что он не сломает ноги при приземлении, ведь до земли метров пятьдесят, не меньше. У него, по ощущениям, всего несколько секунд, чтобы предотвратить неизбежное. И Рю, решив рискнуть всем, что у него было - кроме жизни Ирама - прыгает вниз. В полёте он наконец дает вырваться наружу всей своей скрытой магии, которая тут же разрядами молнии пробегает в воздухе, сплетаясь во что-то ослепительное и жгучее. Монстр успевает только поднять вверх уродливую пасть, как всё его тело тут же оказывается охваченным столбом света. Этот столб соединяет небо и землю, оглушая всех вокруг самым сильным раскатом грома, сотрясающим всё вокруг.

Доха опускается на песок арены обеими ногами. Монстр, что вот-вот был безумно опасен, теперь безвольной куклой висит в воздухе. Весь мех, что был на нём, обгорел и осыпался. Кожа обуглена. Из замершей и раскрытой пасти стекает по кривым клыкам вязкая слюна вперемешку с кровью. Глаза пустые. Он мёртв. И лишь беспрепятственно текущая по земле и воздуху магия Рю удерживает его на весу, не давая упасть. Тихо... Так тихо вокруг. Кажется, что даже песок под ногами и то громче перекатывается мелкими песчинками. Доха наконец-то выдыхает, чувствуя нехватку кислорода в лёгких, и отпускает магию. Обугленное тело монстра тут же валится на песок бесформенной кучей. Обернувшись, Рю подходит к третьему принцу и протягивает ему свою раскрытую ладонь, не обращая внимания на дикий вой толпы, сотрясший стадион не хуже молнии.
- Я помогу тебе встать, мой принц.
У него получилось. Получилось не дать умереть человеку, в которого он так глупо и так нежно влюбился.

Принц не принимает протянутую руку впервые за... все те годы, что они с Рю были и росли вместе. Это странно. Это так не похоже на Ирама, и легкие подозрения медленно пробиваются через толщу облегчения от того, что принц выживет. Теперь точно выживет. Немного неловко Доха опускает протянутую руку, ведь принцу, самостоятельно поднявшемуся на ноги, она теперь точно не нужна. Не нужна поддержка. Не нужны объяснения. Ничего не нужно. От резкого и сильного удара, вмещающего в себя всю вскипевшую ярость третьего принца, Рю падает на песок. Во рту появляется солоноватый привкус крови, а горящую от боли и удара щеку противно щекочет тонкая тёплая струйка от возникшего пореза. Но все эти физические ощущения меркнут на фоне чистого, звенящего шока. Он никогда не видел Дахи таким, совсем на себя не похожим. Злым, жестким, чужим. Рю рвано вдыхает, пытаясь совладать с быстро растущим чувством пустоты внутри, но дыхание не помогает. В ушах могильным колоколом звучит обещание убить его при следующей встрече. Как же так вышло? Как вышло, что голос, ещё вчера шептавший самые нежные слова и дававший самые искренние обещания, сейчас ударил даже сильнее, чем крепкая рука? Рю вздрагивает и пытается проморгаться от попавшего в глаза песка, не понимая, отчего на глаза выступают слёзы. Может быть, это песок. Может быть, это острое ощущение потери, задевающее нервы острой кромкой.

- Господин Доха, - охранник у входа выпрямляется по струнке, демонстрируя готовность служить.
Так странно за одну ночь стать вторым по значимости после Правителя. А ещё страннее читать заголовки новостей. "Появление тринадцатого принца? Как ему удавалось скрываться так долго?" Тринадцатый принц... Честно, Рю это даже подходит. Тринадцатый. Несчастливый. И Доха понимал, какая это огромная ответственность, но ему так не хотелось на себя её взваливать. Все его мысли, что во сне, что наяву вертелись вокруг Ирама, вокруг его знакомо-незнакомого лица с маской разочарования и ярости. Доха готов объясняться, готов рассказать всё, от и до, про прошлую жизнь, про настоящую. Сказать, почему он скрывал свою магию так долго.
- Могу я увидеться с третьим принцем?
Вопрос почти тонет во внезапном раскате грома прямо над крышей дворца принца. Охранник позволяет себе чуть больше положенной невозмутимости и нервно переступает с ноги на ногу.
- Мои глубочайшие извинения, господин Доха, но третий принц запретил нам пропускать вас.
Доха почти не меняется в лице, лишь легкая дрожь в губах выдает его тщательно подавляемые эмоции. Последняя надежда на то, что Ирам его хотя бы выслушает через запертую дверь, исчезла. Что, в свою очередь, убивало любую надежду на прощение и покаяние. Для третьего принца Доха теперь - предатель. Тот, кто так много лет сидел в засаде, чтобы в самый важный момент вырвать славу, победу и власть из рук прошедшего тяжелый путь испытаний и обучения. Задумчиво, медлительно Рю касается небольшого тонкого шрама на щеке, оставшегося после крепкого удара принца, а потом пытается улыбнуться охраннику.
- Я понимаю. Простите, что побеспокоил.
Раскаты грома над головой заглушают шаги уходящего Доха, но ни одна дождевая капля не падает с темных густых туч.

Ажиотаж вокруг "тринадцатого принца" не утихает, а лишь добавляет красок в невыразимую тоску Доха. Как только Правитель признал его принцем, в тот же день, когда сбежал его настоящий сын, Рю тут же поселили в отдельный дворец. Слишком большой для него одного. Слишком тихий для комфорта. Несмотря на то, что рядом теперь постоянно был кто-то из его теперь уже личных слуг, силуэт дворца смазывался непрекращающейся мелкой моросью, серой и сырой. Будущего наследника престола, как к нему обращались за глаза все-все-все, жалели и оберегали, старались окружить его заботой и вниманием, ошибочно полагая, что новоиспеченный принц до сих пор очень уязвлен тем, как с ним поступил его лучший друг. Но причина была совсем не в этом.

Доха сидит на полу и держит в руках панель, на которой в очередной раз повторяют отрывок трансляции со спасением Ирама от верной смерти.

Рю роняет панель из пальцев на пол и подтягивает колени к груди, утыкаясь в них лицом. В голове он пытается убедить самого себя, что поступил правильно, и не важно, как сильно будет его ненавидеть Ирам. Но он будет жив. Потеря тяжела в любом возрасте, в любой жизни. Обтирая мокрые от слёз щеки о ткань штанов на коленях, Доха продолжает убеждать себя, что он не ошибся. Дахи будет жить. Всё остальное не имеет значения.
[indent]
[indent]
Покои Правителя наполнены густым ароматом благовоний, скрывающих тонкий душок смерти и болезни. Двенадцать принцев сидят на коленях у его постели, безмолвно читая молитвы и выполняя каждодневный ритуал поддержания жизни в постепенно затухающем теле. Придворный лекарь, ещё раз проверив состояние своего господина, шепотом просит принцев идти отдыхать. Всех, кроме Рю, на которого Правитель смотрит внимательно и мягко, неожиданно чистым взором глаз.
- У меня осталось не так много времени, сын мой. Надеюсь, ты понимаешь.
Доха поднимает взгляд на мужчину, подкошенного болезнью и разбитым сердцем слишком рано, понимая, что не он должен быть сейчас на этом месте.
- Конечно, отец, - Рю сильно изменился за последние несколько лет. Он уже не казался беззаботным, наконец-то начав вести себя на свой реальный возраст. Старая душа в молодом теле. Строгий, сдержанный, уравновешенный. Всего лишь тень настоящего себя. Такой же разбитый и печальный наедине с собой. Доха осторожно и с молчаливого позволения Правителя берет его исхудавшую ладонь в свои руки и осторожно прижимает её к своему лбу.
- Доха, прошу тебя... Если Ирам всё-таки вернётся... Не будь к нему жесток. Он совершил много дурных поступков с тех пор, как сбежал, но ты же знаешь - он хороший мальчик. Он просто запутался.
Рю только кивает покорно. Дахи... Вернётся ли он? Может быть. Тринадцатый принц уже не рассчитывает на это, но всё равно надеется. Между ними такая пропасть, которую не заполнить всеми слезами и кровью нескольких миров. Но такие вещи не стоит говорить умирающему отцу, до последнего момента греющего надежду, что его дети, родные и нет, не будут проливать кровь друг друга. Потому Доха не говорит ни слова, чувствуя, как магия Правителя медленно, по капле, покидает его тело, как изношенный кувшин. И сколько бы принцы не делились с ним своей силой, она рано или поздно всё равно вся вытечет. Отец тоже это понимает.
[indent]
[indent]
Правитель Рю Доха стоит на пороге дворца третьего принца, будто сомневается, стоит ли ступать на засыпанную мелкой снежной пылью дорожку от ворот. За все эти двадцать лет ничего не изменилось. Тишина, пустота и невесомые призраки былого счастья. В сам дворец Доха не заходит, повинуясь запрету Ирама, наложенному так давно, что можно было бы и пренебречь им. Вместо этого он, поднимая в воздух крохотные снежные частицы длинным одеянием, проходит прямиком в сад - единственное живое место на замершем и мёртвом куске земли, куда уже давно никто не заходит.

Только здесь, на сухих и тёмных ветвях вишен ещё распускаются нежные соцветия, ловящие лепестками снежинки. Ирам... любил цветение вишен. Он улыбался, как беспечное дитя, собирая летящие лепестки ладонями. И до сих пор, делая первый шаг в сад, Доха надеется увидеть среди деревьев знакомый силуэт, который не исказило ни время, ни память. Но чуда не происходит. Он в саду один, среди облетающих вишнёвых деревьев в снегу. И его магия, дающая деревьям достаточно жизни, чтобы зацвести вновь, - личный каприз Правителя, который никак не может отпустить прошлое. Но в этот раз Рю перестарался, и цветов стало в три раза больше, чем обычно. Неужели он так сильно соскучился? Да, настолько, - думает Рю, поднимая взгляд к серому размытому облачному небу над головой. Правитель не должен быть капризным, ведь его заботам поручена защита и процветание всех его подданных, но как же хочется скинуть с себя эту оболочку всезнающего и всемогущего и вновь почувствовать себя тем, кем он был всегда. Простым человеком, которому не зазорно смеяться, когда радостно, и плакать, когда грустно.
- Прости, Ирам. Я не могу перестать приходить в твой сад. Тут так... спокойно и красиво.
Заметив на своём плече одинокий лепесток, Рю осторожно берёт его пальцами и укладывает себе под ноги, милостиво переступая через него. Ему пора возвращаться к государственным делам, в которых подводных камней было не меньше, чем в прошлой жизни.

- Господин, - вошедший в кабинет Правителя генерал в первую очередь покорно преклонил перед Доха своё колено.
- Говори, - голос Правителя, сидящего за столом с кучей бумаг, абсолютно ровный, а он сам неторопливо откладывает в сторону очередной лист.
- Мы задержали Буревестника.
Рю неуловимо меняется в лице, ровно на миг, становясь из спокойного и уверенного отца своих подданных растерянным юнцом. Но лишь на миг.

Отредактировано Hwang Jin Soo (2023-11-13 17:04:58)

О политике нового Правителя говорили мало. А вот о Смутьянах, идейных его противниках, слишком много. Их было больше, они были громче, а их лидер, Буревестник, умело собирал вокруг себя людей. Что неудивительно, ведь из принцев, хоть бывших, хоть нет, воспитывали лидеров, способных вести за собой целую нацию. И лишь один поворот колеса судьбы развел юных тогда ещё возлюбленных по разные стороны баррикад. Это было очень странно. И глупо, ведь Рю делал по сути то же самое, чего добивался Ирам, правда его методы были куда менее радикальны и разрушительны. Но это не значит, что за бывшим третьим  принцем он не следил хотя бы издалека. Подолгу пересматривал записи его пламенных выступлений во время взломов, отмечая, как из такого знакомого лица со временем уходит обманчивая юношеская мягкость, а взгляд становится стальным и острым, не хуже хорошо наточенного лезвия. И нет никаких гарантий, что этот взгляд не порежет нынешнего Правителя, оставив на нём шрам куда более глубокий.

Личный помощник Доха наотрез отказался выпускать своего господина из покоев, пока тот не переоделся хотя бы в дежурное пурпурное одеяние, неоднократно заикаясь о том, что представать перед противником правящего Дворца неподобающе одетым будет упрёком Правителю. Рю решил не сопротивляться этому, в конце концов, далеко не все устои и традиции следовало ломать и перекраивать. Да и к Ираму у нынешнего отца нации остались чувства, стоящие намного выше простого вежливого уважения. Позволив затянуть себя в одеяние, Доха покидает покои в сопровождении нескольких слуг, помощника и десятка верных стражей, готовый без лишнего слова положить свою жизнь на защиту господина. Вся эта толпа не произносит и лишнего слова, но само их присутствие будто душит. Если бы не обстоятельства, он бы без раздумий пригласил Ирама в свои покои, не как пленника, а как гостя. Задержавшись в открытой галерее, Правитель невольно поднимает взгляд к небу, покрытому редкими кучерявыми облаками. Именно так он себя и чувствует - облачно, с нечастыми проблесками солнца и влажным миражом дождя в воздухе. Не рад, но и не печален. Потерян и запутан собственными эмоциями и чувствами.

Войдя в зал, Рю изящно и плавно поднимается на три ступени к своему месту, где каждая из ступеней символизирует самые важные качества для мудрого повелителя: силу, ум и... сострадание. Охрана занимает привычные места в десяти шагах от трона, пока слуги выстраиваются в ряд у дальней стены, а помощник встает по правую руку от священного места Правителя. Бесшумно и даже как-то чересчур элегантно закинув ногу на ногу, нынешний Правитель сцепляет пальцы рук в замок и выпрямляет спину. Он должен достойно поприветствовать бывшего третьего принца, он обязан сделать хотя бы это.
- Буревестник, глава Смутьянов, преступник и пособник террора, Ирам Дахи готов предстать перед взором и судом, мой Повелитель.
Ровно вдохнув, Рю кивает, молчаливо приказывая привести пойманного преступника.

Всех его внутренних сил едва хватает, чтобы сохранить ровное выражение лица, когда Ирама вводят в зал. Нет, не вводят. Он входит сам, делая небольшие, но уверенные шаги, позвякивая кандалами и связывающей их цепью. У него было молодое лицо и тело третьего принца, которого так обожали все двадцать лет назад. Но походка, манера держаться, мимика и взгляд... Ох, этот взгляд, хищный, вспарывающий не хуже ножа и таящий в себе ядовитую усмешку, всего за секунду смог перевернуть всё в душе Доха вверх ногами. Лишь годы выдержки и вбитого в подкорки дворцового этикета не позволили Правителю никак среагировать. Но для того, чтобы выдержать такой взгляд, требуется немало смелости, ведь у Буревестника, под стать его прозвищу, повадки почти звериные. И он начинает с провокации, отпуская ремарку настолько дерзкую для стен тронного зала, что становится слышно, как рука одного из стражей сжимается в кулак, скрипя кожей перчатки. А ведь если бы хоть кто-то из присутствующий, кроме Ирама и Рю имели хотя бы мизерное представление, что эти слова имеют второй, более интимный и сокровенный смысл, то кровопролития было бы не избежать. Потому что честь Правителя незыблема и священна, а любой, кто смеет валять её в грязи и поганить своим длинным языком, по закону мог этого языка и лишиться.

- Оставьте нас, - после долгого минутного молчания наконец изрекает Доха, вызывая своим приказом реакцию слишком уж бурную.
Слуги, стоявшие у стены, в почти священном ужасе синхронно охают, стражи дергаются, как от удара кнутом по спине, но так и не осмеливаются обернуться к своему Правителю. И лишь помощник, набравшись смелости и преисполненный искренним беспокойством за здоровье и безопасность Рю, осторожно склоняется к уху Правителя.
- Мой господин, позвольте не исполнять этот приказ. Вам же известно, насколько Буревестник непредсказуем и опасен. Оставить вас с ним наедине - всё равно, что обречь и себя и вас на смертельную опасность, и я не могу...
Рю прерывает эту пламенную речь резким поворотом головы, и помощник замолкает, понимая, что их лица находятся друг к другу слишком уж близко. Но сам Доха будто этого не замечает.
- Оставьте нас. Это приказ, - конец фразы он произносит уже громче, чтобы ни у кого в тронном зале не осталось шанса оправдаться тем, что повеление Правителя они не услышали.
Бросая то на Ирама, то на Доха потерянные и обеспокоенные взгляды, слуги и стража покидают тронный зал один за одним. И наконец, как последний аккорд, зал покидает помощник Правителя, закрывая за собой тяжелые двери.

Они остаются вдвоем. Наедине. И впервые за долгие годы Доха не имеет ни малейшего понятия, как поступать правильно и разумно. Он просто... до дрожи во всём теле рад видеть Дахи так близко, живым. Не хватает только одного. Встав с трона одним плавным грациозным движением, от которого пурпурная ткань заструилась по телу водопадом, Правитель преодолевает три монументальные ступени вниз. Сила. Ум. Сострадание. Но на этом шаги не заканчиваются. Шаг за шагом, Рю сокращает дистанцию, пока не подходит к Ираму так близко, что можно ощутить остаточное тепло его дыхания.
- Ирам... - голос вздрагивает в самый последний момент, срываясь на хрип под конец, а глаза Повелителя, уравновешенного и стойкого, начинают блестеть от едва выступивших слёз. Руки Рю осторожно тянутся вперед, касаются пальцами лица, оглаживают щеки, скулы, несмело цепляют кончиками пальцев контур таких желанных губ.
- Я так хотел тебя увидеть, Ирам... Все эти годы...
Повелитель сейчас так... жалок. Раздавлен собственными чувствами. Дахи стал его врагом, а перед врагами никогда нельзя демонстрировать свою слабость. Но как сдержаться, когда Правитель не видит перед собой врага. А видит юношу, беспечного, влюбленного, распаленного первой юношеской страстью. Этот юноша похоронен где-то там, в оболочке из разбитого доверия и чернильной темноты. Не выдержав эмоций, что уже бьются через край, как бурное море, Рю обнимает Ирама, так крепко, как только может. И в моментном порыве снимает чары с кандалов. Металлические оковы, громогласно звеня, падают на пол тронного зала.

Кажется, что всего одного объятия хватает, чтобы с Правителя, такого мудрого и собранного, серьезность облетела шелухой. Он не чувствовал себя ответственным за жизни своих подданных, да и за свою, кажется, совсем не отвечал, иначе бы не цеплялся с отчаянием утопающего за того, кто клятвенно обещал его убить при следующей встрече. Ирам уже не был его, не был тем немного наивным и чувствительным принцем, что с жадностью ребенка старался открыть для себя совсем иной мир, полный чувств и эмоций. Его пальцы, сильные, цепкие, касаются кожи Рю через мягкую ткань, обманывая своей нежностью. Но Доха, кажется, только это и нужно, чтобы Ирам сжал его в ответных объятиях так крепко, чтобы даже дышать стало тяжело.

Он знает, что поступает глупо, оставаясь наедине с человеком, который прямым текстом обещал ему смерть. Но ничего не может с собой поделать, только смотрит в его глаза, жестокие и нежные одновременно, и дышит коротко, отрывисто, чувствуя комок в груди. Ему не очень по душе те изменения, которые он видит в своем возлюбленном, но он не может возразить, прекрасно понимая, что именно он стал причиной таких страшных перемен. Вместо того, чтобы быть третьему принцу поддержкой, Доха выбрал совершенно другую ценность. Отнял честь в отчаянной попытке сохранить жизнь. И потому ему совсем нечего сказать в свое оправдание, и он лишь тонко и мягко охает, слишком быстро оказавшись на полу после подножки, которую даже не заметил. Рю должно быть стыдно за то, что он так с головой окунулся в нежные и болезненные чувства, забыв, что сам выпроводил всю охрану. Да, он по-прежнему остается Правителем, наверно, сильнейшим магом своего поколения. Но он всего лишь человек, хлебнувший за две жизни слишком много горечи и повидавший недостаточно любви. Готовый обманываться иллюзиями прошлого. Это прозвучит так неожиданно по-детски, но Доха ставил эти краткие минуты счастья куда выше собственного здоровья и благополучия.

- Ирам... - выдыхает Рю почти жалобно, невольно запрокидывая голову от болезненного тянущего ощущения в волосах. Но Дахи его не слышит. Или просто не желает слышать. Обвинения сыпятся с его губ, как раскаленные угли, обжигая и делая больно. Если бы только... Если бы только Ирам тогда дал Рю хотя бы шанс всё объяснить и попытаться вымолить прощение, всё могло быть по другому. Но этого не случилось. И Правитель, бывший тогда ещё никем для власти и народа, добровольно надел на себя этот колючий терновый венец вины - и до сих пор его носит. Даже сейчас. Магия Буревестника такая же жаркая и разъяренная, как и он сам, пробегает по телу горячими волнами, запечатывая все двери и отрезая пути отступления.

Дахи такой дурачок. Он повзрослел, стал сильнее, опаснее. Но, оставшись в одиночестве, так и не научился различать собственные чувства, не говоря уже о чувствах других. Рю смаргивает выступившие куда более явно на глазах слёзы, но даже не пытается хоть как-то остановить руку, лежащую на его горле. Хотя и Ирам тоже не торопится усилить давление. Кажется, что всё бесполезно, и любые нежные слова, любые признания в любви и верности, любой намёк на заботу хрупким хрусталём разобьются о высокую и крепкую стену ненависти. Правителю совсем не страшно, и этим он не похож не жертву. От колючего и жгучего поцелуя губы начинают слегка побаливать, пульсировать, а дыхание сбивается. Буревестник, сам того не подозревая, делает Правителю куда больнее. Говорит, что ненавидит, но целует так, будто не мыслит жизни без него. Ткань одеяния шелестит и трещит, волокна рвутся там, где нетерпеливые руки Ирама не могут добраться до тела достаточно быстро.

К сожалению, Рю уже знает, что его ждёт. Но от этого не менее больно. Первое быстрое проникновение насухую будто режет изнутри, и Доха зажмуривается, издавая тихий скулящий звук. Его красивое ухоженное лицо слегка искажается гримасой боли, а по щеке сбегает тонкая мокрая дорожка. Он мог бы прекратить всё это, магии в нём было предостаточно, но почему-то всё тело будто сковывает невидимыми цепями. Ирам не остановится, пока не получит своё, ведь он так об этом мечтал, правда? Пусть он не смог убить сейчас, но сломать, растоптать, вывалять в грязи казалось достойной альтернативой. Доха пытается  расслабиться хотя бы немного, подчинить себе собственное тело, сходящее с ума от смеси адской боли и странной дрожи. Такой коктейль слишком сильно бьет по нервам, заставляя против воли зажиматься, хотя что-то влажное внутри - наверняка кровь - немного облегчает скольжение. Но боль не уходит, дополняясь дикими, хищными укусами в губы и шею. Кожа от сильного давления зубов еле слышно лопается, пуская капли крови. Острая боль сверху и тупая, ноющая - внизу. Горячо, больно, так хочется, чтобы всё это прекратилось. Рю едва слышно стонет, больше страдальчески, чем от удовольствия, бессильно пытается сжать взмокшими ладонями плечи Дахи, но они так удобно соскальзывают с черной кожи, будто говорят "ты сам виноват, терпи". Правитель шмыгает носом, совсем как маленький мальчик, разбивший коленку при падении, и терпит.

Он почти забыл, что у третьего принца даже в прошлом всегда было многовато спермы, но чужой оргазм быстро об этом напомнил. Горячая влажная волна внутри совсем не такая желанная, как кажется, и Доха едва слышно шипит от неприятного ощущения. На большее он не способен. Обессиленный и наверняка довольный собой, Буревестник ложится рядом, шумно дыша. Так странно, но к нему совсем нет такой же ответной ненависти и отвращения. Если Ирам ставил себе целью заставить Правителя себя ненавидеть, то он очень крупно просчитался.

Тело не хочет слушаться. Изломанное, поруганное и будто бы грязное. И Доха не хочется, чтобы Ирам видел его таким. Он медленно садится на холодном и твёрдом полу тронного зала, поправляя рваное и смятое одеяние, теперь больше похожее на сломанные жестокой рукой крылья бабочки. Поднеся рукав к своему лицу, Правитель молча стирает с лица слёзы и кровь.
- Тебе лучше уйти, Ирам, - голос едва ли слышен, настолько он тихий и хриплый.
Встать кажется почти невозможным, но Правитель не был бы Правителем, если бы не был подчас невероятно упрям. Пусть ноги трясутся, пусть всё тело простреливает болью, пусть по внутренней стороне бедра до самого пола течет дорожка бело-красная, Доха всё равно встает. После нескольких секунд, которые ему так нужны, чтобы перебороть себя и сохранить остатки самообладания, он бредёт обратно к трону, уже не так изящно, как раньше. Снова три ступени, каждая из которых теперь кажется пыткой. Сила. Ум. Сострадание. Он не силён, потому что последние силы его покидают у самого трона, и он не падает, лишь потому, что успевает схватиться рукой за подлокотник и всего лишь оседает у подножия кресла. Он не умён, ведь сам выгнал свою охрану, оставшись наедине с преступником. Он никогда не был сострадателен, ведь одним своим действием обрёк своего возлюбленного на мучения.

И сейчас, оказавшись к Буревестнику незащищенной спиной, Доха понимает, что он сдаётся. На сегодня точно сдаётся. Но продолжает так глупо лелеять у сердца слишком нежные для суровой реальности чувства.
- Если ты не готов убить меня сейчас, пока моя спина открыта, то уходи, пока твой щит не разрушился.
И пусть Правитель говорит это непреклонным приказным тоном, по его лицу снова начинают течь слёзы.

На смену боли приходит вселенская усталость, наполняя каждую вену тягучим и вязким мазутом. Чувства мечутся в грудной клетке, как маленькие пташки, но клетка слишком сильна и прочна. Правитель чувствует направленный в свою спину острый взгляд, но не позволяет себе малодушно обернуться и показать возлюбленному мокрое от слёз лицо. Это ничего не изменит, наказание получено, но для того, чтобы искупить хотя бы часть вины Доха, нужно быть бессмертным, потому что даже его длинной жизни вряд ли хватит, чтобы отплатить за сломанную жизнь третьего принца. И умирать на самом деле не так страшно, как люди думают. Он же знает - он через это проходил.

У Ирама шаги быстрые, решительные, порывистые, и в пустом зале их звук дергает нервы, как натянутые струны. Рю не дышит, пока не чувствует, как магический купол, уходящий в потолок, не лопается подобно мыльному пузырю. Уже вот-вот в зал ворвётся охрана, готовая растерзать любого, кто посмел причинить вред Правителю. А ему... ни в коем случае нельзя показываться настолько слабым и сломленным, потому что отец нации должен смотреть на всё трезво и рассудительно, не идти на поводу у эмоций. И уж точно не позволять себя ломать и втаптывать в грязь. Доха тянется дрожащей рукой к подлокотнику трона. Краткая заминка, и в его пальцах оказывается маленький острый нож с витой рукояткой. Этот нож лежит тут уже очень давно и пережил не одного Правителя. Обычно его использовали для древних ритуалов, которые ушли в прошлое окончательно три века назад. Но Рю и не собирается проводить никаких ритуалов, только создаст себе убедительное алиби.

Капли свежей крови текут вниз по шее, перекрывая собой подсыхающие. Доха осторожно перекрывает места укусов от крепких зубов Буревестника новыми порезами, довольно глубокими, но ровными. Может быть, следов не останется. Может быть, останутся шрамы. Доха уже всё равно. Справившись с ранами видимыми, он понимает, что временную хромоту тоже нужно как-то объяснить. С трудом поднимается на ноги, пытаясь сохранить равновесие. Он мог бы залечить все эти раны, но не хочет. И потому, размахнувшись, всаживает лезвие ножа себе в левую ногу, в бедро. Это больно, но не больнее того, что он уже пережил. Доха едва успевает сесть на трон и вытереть лицо от остатков слёз, когда двери в тронный зал распахиваются, и его охрана с оружием наперевес влетает роем взбешенных пчел. Они хорошие люди. Верные. Преданные. Верящие в непогрешимость своего Правителя и его решений. В их глазах он никогда не ошибается, а все его решения сплетаются в идеальное полотно, ведущее в светлое будущее. Нет человека с его пороками, с его страстями, неидеального в своей притворной скорлупке. Есть только Правитель, гордо восседающий на троне и покрытый боевыми ранами после "нечестной схватки один на один".

Третья ночь, а кошмар всё сильнее впивается зубами в подкорку сознания, заставляя Правителя дрожать от воображаемого холода после пробуждения. Рю садится на кровати, прижимая трясущиеся ладони к собственной груди. Трет пальцы между собой, понимая, что они и без того тёплые, но разум не способен вытравить из себя мллюзию замерзания. На тумбочке у кровати в маленьком пузырьке стоит отвар, услужливо оставленный помощником. Чудодейственное средство максимального расслабления, лекарство для сна без снов, эликсир позволяющий не путаться в собственных воспоминаниях и подсознательных мечтах, как в паутине. Поднявшись на ноги, Правитель берет пузырёк к руки и задумчиво его ощупывает. Готов ли он отказаться от этой мазохистской зависимости и перестать многогранно страдать в собственных снах?..

Чужое присутствие он больше чувствует, нежели слышит или замечает глазами. От знакомого голоса всё внутри переворачивается, и даже хорошо, что Рю стоит к Буревестнику спиной, ибо резкую перемену в лице он бы скрыть не смог, как хорошо бы ему не удавалось это при прочих. Даже не касаясь Правителя, Ирам его ломает, заставляя покрываться невидимыми трещинами, из которых проглядывает так сильно скучавший первый помощник третьего принца. Пальцы с тихим стуком возвращают пузырёк с отваром на тумбочку.
- Разве не я должен это спрашивать, Ирам? Почему уже дважды ты не атаковал мою открытую спину?
Это звучало бы насмешкой, если бы не тон. Правитель очень устал. От своих снов, от медленно заживающих ран с прошлой встречи - которые никак не могут затянуть, потому что Доха им этого не позволяет.

Доха поворачивается в сторону окна, тут же начиная цепляться жаждущим взглядом за тёмный силуэт. Ничему его конкретно эта жизнь не учит. Он стал мудрее, но вот умнее... Умнее не стал, иначе бы не позволял себе даже в мыслях снова сократить дистанцию между собой и Дахи. Рю вовсе не умён и подходит близко. Слишком близко. Но на этот раз рук не протягивает, не касается, борясь с этим желанием из последних сил.
- Потому что твоя ненависть ко мне... Она обоснована, разве не так? Я одним своим поступком разрушил твою жизнь, лишил тебя всего, чего ты так добивался. Не уверен, сможешь ли ты меня понять и поверить мне сейчас, но... Я люблю тебя так сильно, что посмел эгоистично решить, что мои чувства к тебе весомее обожания всех подданых.
Тысячи, миллионы людей, которые ждут заботы и внимания своего общего отца против комка эмоций одного человека.
- Ты мог умереть героем. Но в этом нет никакого смысла, поскольку память людская недолговечна.
Доха вскидывает голову и смотрит сквозь тьму на возлюбленного, судорожно сглатывая подступивший к горлу комок.
- А те, кто бы помнил тебя всю оставшуюся жизнь, навечно бы связали твоё имя не с героизмом, а с болью потери. В смерти нет ничего героического, Ирам. Нет ничего красивого. Я это знаю. Я прошел через это.
Не удержавшись, Правитель тянется руками к лицу Буревестника и осторожно обнимает пальцами его скулы.
- Ты не должен был умереть у всех на виду, как часть шоу. Ты человек! Ты не кукла!
Все эти люди на трибунах... Никогда не видели в третьем принце человека. Они не знали его так близко, как знает Доха. И умирать ради них... Ради их развлечения...
- После восхождения на трон я провел расследование. Ту воду, которую ты пил незадолго до испытания, отравили "синим песком". Виновник покончил с собой ещё до начала схватки.

Отредактировано Hwang Jin Soo (2023-11-19 19:45:48)

От резких слов внутри всё ломается и крошится. Но у Ирама был повод подозревать Рю в том, что он его подставил. Всё это выглядело... слишком логично и идеально со стороны. Третий принц, безоговорочно доверяющий своему первому помощнику, без возражений и задней мысли принимает отравленную воду, пьёт её и уже на самой арене ощущает первые пагубные эффекты. Может, в этом был самый главный их недостаток? Что они так слепо и так всецело доверяли друг другу? Сейчас Ирам куда больше похож на Правителя: сдержанный, обмачиво-спокойный, словно не живой человек, а святой образ сурового отца. И только молчаливые мокрые дорожки слёз по щекам напоминают о том, что Буревестник, каким бы опасным и неуловимым он ни казался, он всё же человек с живым и бьющимся сердцем.

Доха чувствует, что у него самого в груди что-то замирает и начинает жечь, а губы едва заметно дрожат.
- Я не могу не любить, - он почти что молит возлюбленного не отталкивать срывающимся шёпотом, касаясь его кожи, будто самой ценной реликвии, бережно, нежно, с благоговением.
Он уже так делал. Не любил. Вся его прошлая жизнь была полна разнообразными страстями, но ни одна из них не задевала его за живое так, как задел третий принц. Возможно, этот слишком рано повзрослевший юноша сам не понимает, что одним своим прикосновением перепутал внутри все струны, запутался сам, а попытавшись выпутаться, поранил себе пальцы и оборвал несколько струн. И Рю не может удержаться, чтобы не начать осторожно вытирать слёзы с лица своего любимого - несмотря ни на что - принца. Прикосновение к своему лицу Доха воспринимает заторможенно и будто бы через туман, больше на инстинктах тянется к Ираму, чтобы получить ещё хоть немного его тепла. Он сейчас настолько незащищен и максимально уязвим, что начисто пропускает момент, когда ладони Дахи на его лице начинают казаться раскалёнными, а мир перед глазами, да и лицо Буревестника расплываются в сером мареве.

Если это такая смерть, то она не так плоха. Совсем не так больно, как в прошлый раз, а постепенно истаивающее ощущение чужого тепла немного примиряет с неизбежностью.

Сон покидает тело резко и отливом, заставляя крупно вздрогнуть, как от волны холода. Рю пытается понять, где - или когда - он находится. Постепенно приобретающий былую осмысленность взгляд скользит по всему вокруг хаотическими линиями, захватывает кусок потолка, легкую заминку на простынях, фиолетовый цвет ламп, тёмный полупрозрачный балдахин... и почти знакомый силуэт. Тело слушается с трудом, не давая пока ничего сказать или хотя бы сесть. Рю только и остаётся, что слушать, не имея возможности спросить.

Дахи говорит вроде бы будничным тоном, но в нём сквозит изнуряющая усталость вперемешку с чем-то ещё, чего Рю пока что не может расшифровать. Отмечает только про себя, что поступок вышел весьма дерзким - далеко не каждый осмелится похитить Правителя, считавшегося сильнейшим магом. А Буревестник посмел. Его популярность мгновенно взлетит до небес. Если о похищении узнают. Но по этой ли причине Ирам осмелился на подобную дерзость? В омуте памяти, как по заказу всплыла почти стёртая картина. Тёмная ночь, лениво перетекающая в раннее утро. Измятые простыни, жар чужой кожи, тело настолько переполнено призраками истомы, что совсем не желает двигаться. Обещание не отпускать, звучащее настолько капризно, но так искренне. Ирам ещё тогда готов был спрятать Рю от всего мира, и наконец, спустя долгие двадцать лет сдержал своё обещание.

Ирам встает и задёргивает балдахин. Сквозь полупрозрачную ткань ещё можно разглядеть третьего принца, но для Доха этот простой жест равноценен захлопнувшейся перед носом тяжеленной двери. Почувствовав в себе достаточно сил, Повелитель совсем недостойно его статуса перекатывается вперед и нервно дёргает балдахин одной рукой, а второй хватает Ирама за запястье. Ровно на секунду пальцы разжимаются, будто в испуге, а затем снова обнимают запястье, куда более бережно.
- Ирам... - дыхание предает Доха, и голос срывается на свистящий шёпот. Приходится судорожно вдохнуть и выдохнуть, прежде чем он наконец-то может выдавить из себя очень скромную, но безумно наглую просьбу, - полежи рядом, пока я не усну?
Такой каприз больше бы подошел ребёнку, нежели отцу нации. Но, видят боги, Доха так устал засыпать один, не чувствуя ничего, кроме холода простыней и усталости, сдавливающей виски. Он же не просит ничего сверх меры, правда? Всего лишь немного тепла, всего лишь ещё одну иллюзию утерянного счастья, всего лишь шанс забыться в собственных грёзах.

Рядом с Дахи тепло. Всегда было тепло, и Рю молча радуется тому, что хотя бы это не изменилось непоправимо. Усталость, сонливость и слабость накатывает медленно. Во сне Правитель перестает быть своим образом и инстинктивно тянется к тому, что дарует ему покой и отдых. Так и сейчас, всё глубже и глубже погружаясь в бездну своего подсознания, Доха сам прижимается в Буревестнику и прячет лицо у него на груди. Так тепло, так уютно, что хочется плакать во сне от облегчения. Но вместо это Рю только бормочет смазанные слова, выражающие бескрайнюю любовь, потому что хотя бы во снах он позволял себе выражать свои искренние чувства.

Ирам не солгал. День и ночь для Рю перестали существовать очень быстро, и оттого ожидание следующего прихода Ирама превратилось в пытку. Головой Доха понимал, что Буревестник приходит часто, если считать в минутах и секундах, но когда его не было рядом, время растягивалось до невообразимой длины. Хорошо ещё, что Правителю удалось уговорить возлюбленного хотя бы есть с ним. Без романтики, без лишней пустой болтовни... без "ненужных" прикосновений. Они оказывались близко друг другу, но между ними не исчезала неосязаемая граница. Казалось даже, что Ирам Доха... избегает. Сложно анализировать чувства и поступки других людей, когда в своих ни черта не разобрался.

Рю в очередной раз просыпается в одиночестве. Простыни утратили даже намёк на чужое присутствие и тепло, сделав воображаемое "утро" слегка паршивым. Правитель молча подходит к зеркалу и осторожно разматывает повязку на шее, там, где он ранил себя ритуальным кинжалом, чтобы скрыть следы надругательства и пагубной страсти. Рана до сих пор кровоточит, наливаясь постепенно крупнеющими каплями по краю надреза. Саднит, щиплет, целебная магия до нужного места просто не доходит. Доха уже знает, что и рана на ноге в таком же паршивом состоянии, но ничего не может сделать. Он не собирался проводить ритуал. А оказалось, что ритуал свершился сам по себе.

Движение в отражении заставляет Рю медленно обернуться и поймать на себе внимательный взгляд. Не зная, куда спрятаться от этого взгляда, он сжимает бинт повязки, перепачканной в подсохшей крови, и нервно наматывает его на пальцы рук, один за другим.
- Кажется, я проклял себя.

Отредактировано Hwang Jin Soo (2023-11-23 06:14:33)

Доха сейчас как маленький ребенок, который знает, что покалечился, понимает, что сделал себе больно, но боится честно в этом признаться, ибо боится быть отруганным. Почему-то одна мысль о том, что Ирам разозлится, внушает почти священный ужас. И потому Рю даже особо не шевелится и даже не дышит, не сводя дрожащего взгляда с Ирама. Это так странно и так глупо: ни капли не переживать, что Буревестник может убить с особой жестокостью, но испуганно замирать загнанным в угол зверьком от того, что опальный третий принц разозлится. Да не просто разозлится - разгневается за то, что Доха довёл себя до такого состояния. Ведь поступок и вправду был глупым, совершенным на чистых деструктивных эмоциях. Но Рю тогда не мог допустить, чтобы кто-то видел на его теле насильные любовные раны. Дело было даже не в позоре, а в том, что тогда бы Дахи стали ненавидеть ещё сильнее. Его репутация и так была втоптана в грязь сотнями подошв, ещё хуже делать точно не хотелось.

Он ведёт себя, как напуганный зверёк, не сводя напряженного взгляда с Ирама. Что он сделает? Накричит? Ударит? Просто развернется и уйдёт, оставив Доха в наказание одного с осознанием своей вины? Последнее ранило бы Рю куда глубже, чем незаживающие порезы. Он даже дышать перестает и почти не двигается, застыв восковой статуей. Куда же делся уверенный и непоколебимый Правитель? Облетел тканью наряда под ноги, обнажив кого-то более чувствительного и живого, нежели отец нации, ведущий своих подданных в счастливое будущее. Остался только Рю Доха, переживающий слишком часто по любому поводу, если это как-то связано с Ирамом. Дахи смотрит очень прямо, совсем не так, как до этого, и Рю будто бы чувствует себя перед ним совсем обнаженным. Хочется почему-то отвести взгляд, но не выходит. Несмотря на всю осторожность и текучесть чужих движений в касании, невесомый телесный контакт будто простреливает тысячей мелких разрядов. Доха не дергается, лишь слегка приоткрывает губы. Он... скучал по этому ощущению. Он может выносить продолжительную саднящую боль, муки, голод, одиночество. Но всего одно касание - и он готов рассыпаться на осколки от переполняющих его чувств. Перехватить руку Ирама, не заботясь о том, что перепачкает его в крови, прижать немного огрубевшие без тщательного ухода и обильных силовых тренировок пальцы к своему лицу, целовать его ладонь снова и снова, вымаливая прощения и хоть немного сострадания к своему сердцу. Нет Буревестника и Правителя, есть только Доха и Ирам, привязанные друг к другу слишком сильно, чтобы просто так друг друга отпустить.

Поток целебной магии теплый и самую малость щекочет. Рю даже перестает нервно теребить руками бинт, тут же переключаясь на это абсолютно потрясающее ощущение. Ирам сейчас так близко, что его дыхание расходится приятными тёплыми волнами по лицу. Кажется, Доха немного, самую капельку покраснел. Но взгляда не отвёл. Они вдвоём делают что-то абсолютно волшебное, интимное, но совсем не пошлое. Неприятный зуд в ране на шее сходит на нет, оставляя только приятное тепло вместо себя. С губ почти срываются слова благодарности, но Дахи опускается ниже, к до сих пор нарывающей ране на ноге, заставляя Рю нервно закусить нижнюю губу. Таких нежных прикосновений между ними, кажется, ещё не было, и эти прикосновения смазывают всё неприятное, что было раньше. Разлуку, страдания, насилие. Всего этого просто нет. Есть только Ирам, очаровательный румянец на его щеках и его теплые пальцы на коже.

Но сказка не длится вечность, и тепло отнятой ладони выстывает слишком быстро, не оставляя после себя даже сладковатого послевкусия нежности. Доха немного заторможенно мотает головой, стряхивая с себя это наваждение.
- Да, я... мне уже лучше. Спасибо.
Между ними до сих пор сохраняется какая-то необычная трепетность. Как будто школьники на первом свидании. Ирам слишком мягок, а Доха слишком послушен. И, пожалуй, сейчас они настолько искренни, какими не были в последние двадцать лет.

Еда немного подостыла, но до сих пор безумно вкусная. Скромную трапезу скрашивает более живая, чем обычно, беседа. Дахи наконец-то не стесняется смотреть на своего "пленника" более открыто, отвечать более живо  и быть больше... собой, чем кем-то ещё. Рю это видит. Это заставляет его улыбаться. Он послушно, без капли подозрения пробует подложенное на тарелку мясо, совсем по-варварски слизнув густой соус с губ. Возможно, это мясо было немного жестковато в сыром виде, но правильная выдержка и грамотно подобранный соус сделали его идеально мягким и сочным.
- Это... невероятно вкусно, Ирам. И соус очень необычный.
С этим у Рю в обеих жизнях были проблемы. С комплиментами. Это искусство было куда тоньше дипломатии, и владели им очень немногие.
- За это блюдо можно было бы в тебя влюбиться, но... Разве можно любить тебя ещё больше?
Он перекрывает неловкость тихим смехом, стараясь отвести внимание от раскрасневшихся щёк. Сколько бы Доха не вертел на языке все известные ему слова, они никогда бы не смогли в полной мере выразить все его чувства. Описать привязанность болезненную, почти мазохистскую, острую, жгучую, ласковую, жадную, настолько многогранную и глубокую. Прошло много лет по обычным меркам смертных, но это время не смогло выжечь и капли глубины этих чувств.

Как бы они оба не растягивали момент расставания, он всё-таки наступил. На этот раз Рю помог Ираму сложить всю посуду на поднос, но лишь затем, чтобы немного занять свои руки и выровнять мысли. Не особо-то помогло, и Доха осторожно перехватывает руки третьего принца, готовые уже взять поднос перед обязательным прощанием. Тянет на себя, настойчиво и даже немного капризно, накрывая такие знакомые губы своими. Тепло, горячо, от его дыхания пахнет цветущей вишней, и слышно, как колотится в груди его сердце, дублируя своими ударами ровный и быстрый ритм самого Доха. Поцелуй не отдает пошлостью или жадностью, он почти детский в своей невинности, но от него вот-вот подкосятся ноги. С трудом отпрянув чуть назад, Рю немного нервно облизывается.
- Кажется, я без тебя теперь совсем никак не могу... - голос немного сел от волнения, но это так неважно. Важно лишь то, что на крохотный обрывок вечности они были очень близки. Не телесно, но духовно. Значит то, что было между ними раньше не было голой и уродливой похотью. Это было... есть нечто большее.
- Пожалуйста, приходи ко мне почаще.

Нежно улыбнувшись, Доха делает шаг назад. И за один короткий миг его лицо резко меняет своё выражение. С мягкого и немного игривого - на шокированное и искаженное болью. Там, где рана на шее оставила после себя лишь розовый шрам, кожа лопается с приглушенным хлопком, брызгая крохотными алыми каплями. Доха инстинктивно прижимает к открывшейся ране ладонь в попытках остановить кровотечение, но тонкие струйки быстро просачиваются сквозь пальцы. Боль. Боль. Жжение. Дышать тяжело. На очередном вымученном вдохе он чувствует во рту металлический вкус крови, не дающий кислороду попасть глубже. Выдох начинается хрипом, а заканчивается отчаянным влажным кашлем. Не выдерживая адской смеси боли и страха, он падает на оба колена. Он абсолютно точно проклял себя в тот момент, когда пустил себе кровь ритуальным кинжалом.

Отредактировано Hwang Jin Soo (2023-11-24 19:28:18)

Почему это... настолько больно? Рю старается приоткрыть рот чуть шире, чтобы впустить внутрь настолько нужный ему сейчас кислород, но получает только металлический привкус и сжимающую тяжесть в груди. Проклятие явно наказывает его за попытку сжульничать и исцелиться чужими руками. Единственное, что не дает Рю вырубиться от боли на месте, так это возникшее из ниоткуда лицо Ирама. Он так... бледен, а в его неожиданно внимательных глазах такая паника, что хочется обнять его и успокоить. Сказать, что это на самом деле не так страшно, как выглядит. Но боль, адская, невыносимая боль распространяется на грудь, шею и лицо, не давая ни дышать нормально, ни хоть как-то шевельнуть задеревеневшими челюстями. Кажется, Ирам кричит и говорит, отрывисто, но слов в гуле пульса не разобрать. Единственное, что не позволяет Доха отключиться - это тепло чужих ладоней, в отличие от жара текущей крови, оно такое окутывающее, мягкое. Рю судорожно цепляется мокрыми от крови пальцами за запястья Ирама, но не для того, чтобы оттолкнуть, а лишь затем, чтобы удержаться в сознании. Если он должен умереть, то, пожалуйста, только не так! Пусть это будет быстро, мгновенно, как было в прошлый раз: отрывисто, с хрустом ломающихся позвонков. Не в руках своего возлюбленного, с которым им досталось так мало счастья на двоих.

Целебная магия пронизывает кожу, сращивает то, что было перерублено и разорвано, но Рю уже знает, что это ненадолго. Кажется, что проклятие гневается за то, что его так быстро списали со счетов. Правитель снова может дышать, но делает это быстро и мелко, страшась того, что его вот-вот стошнит попавшей в горло кровью. Он медленно садится на полу, выпрямляя спину и пытаясь отдышаться окончательно. Всё ещё больно, но уже ниже. Доха опускает плывущий взгляд на пол и видит небольшую лужицу крови под собой. Рана на ноге тоже открылась, но она была и вполовину не так опасна, как порез на шее. Едва подняв глаза, он успевает лишь захватить исчезающий в дверном проеме силуэт Ирама. Мозг сбоит, не в состоянии адекватно оценить произошедшее. И потому Рю больше напоминает марионетку без собственной воли, неожиданно послушно повинуясь скромным и тихим просьбами молодой девушки. Опираясь на её хрупкое плечо, встает и медленно перемещается обратно на кровать. Несмотря на то, что все мысли до сих пор сосредоточены на практически сбежавшем Ираме, Доха измученно закрывает глаза, надеясь, что спасительный сон даст ему немного покоя.

Сон не приходит. Приходит лишь жалкая его копия, недостаточно глубокая, чтобы подарить отдых и спокойствия, но достаточно ядовитая, чтобы превратить лёгкие сны в тягучее и грязное нечто, что даже кошмарами назвать не выходит. Каждый раз, как он открывает глаза, он постоянно видит эту девчонку. Маленькая, худая, скромная, она то появляется с подносом еды, с горкой бинтов или кувшином воды, то исчезает в темноте накатившей слабости. Без Ирама просто невозможно по-настоящему уснуть. Не хватает его тепла, его запаха, просто его присутствия рядом. И от этого становится только хуже.
- Мила.
Девчушка удивленно вскидывает голову, отрываясь от сворачивания бинтов. Её удивление понятно, ведь странный красивый господин, к которому никто не мог получить доступ, кроме Буревестника, впервые за двадцать четыре часа после первого "знакомства" с ней заговорил. До этого он если и обращал на неё внимание, то лишь тихо вздыхал и снова проваливался в сон. Только сон, обычно бывший самым лучшим лекарством, отнюдь не помогал.
- Д-да?
- Как давно я в таком состоянии?
Мила нервничает. Боится, что незнакомый господин будет к ней жесток или просто очень бурно разозлится? Но и молчать совсем невежливо.
- Уже сутки, господин.
Рю тяжело вздыхает и прикрывает глаза. Сутки... За эти сутки он не получил ни капли отдыха, да ещё и раны постоянно открывались, иначе зачем Миле так часто заматывать и разматывать бинты?
- Где Ирам?
Наверно, бестактно задавать такие прямые вопросы, девчонка же может и не знать ответ. Но она начинает так старательно теребить кусочек бинта, что Доха понимает - знает. Знает, но не торопится говорить.
- Мила. Где он?
Она молчит, а потом зажмуривается крепко-крепко и даже немного втягивает голову в плечи, боясь последствий своего ответа.
- Господин... отправился в Пустошь.

С инцидента прошло сорок девять часов. Доха сидит на кровати в отведенном ему бункере. Сидит в зловещем молчании, и даже тихая возня Милы, собирающей тарелки на поднос после ужина, не разряжает обстановку. От недостатка отдыха и обилия мрачных мыслей под глазами Правителя уже появились намеки на очень тёмные круги. Он не знал, что чувствовать, ведь под почти непроницаемой статью творилось настоящее безумие. Страх, гнев, волнение вгрызались друг в друга, как дикие голодные звери. Пустошь... Как это могло только прийти в голову этому безумцу! Это такая космическая глупость... Только попробуй не вернуться оттуда живым, Ирам Дахи. Лично придушу!

И, будто слыша этот молчаливый призыв, дверь в комнату распахивается с диким грохотом, впуская внутрь виновника торжества. Мила, тихо ойкнув и будучи не в силах ослушаться отрывистого и резкого приказа, сбегает из комнаты, даже не захватив поднос с посудой. Её можно понять, ведь Ирам выглядел очень... устрашающе, вправду походя на монстра с Пустоши. Грязный, пыльный, со взглядом настолько диким, что любой бы испугался. Но только не Доха. Рю тянется к подносу и без единого слова швыряет в сторону третьего принца стакан. Несчастная посуда попадает в стену чуть выше плеча Дахи и разбивается, печально взвизгивая переливом стеклянных осколков. Следом с небольшой паузой летит наполовину наполненный кувшин, проливая на Ирама щедрые струйки холодной воды, которые тут же оставляют грязные разводы на его запылённом лице.

Доха не пытается зашибить возлюбленного, а всего лишь старается выплеснуть накопленные эмоции. Этот глупец мог и не вернуться с Пустоши и за это должен быть как минимум отчитан. Но Рю знает, что если хотя бы попытается говорить, то непременно расплачется от облегчения, а он и без того слишком слаб. В Буревестника летят всё тарелки, одна за другой, но ни одна не достигает цели, разбиваясь у самых ног подходящего ближе принца. Поднос из-под посуды и вовсе шлёпается почти у самой кровати. Доха дышит загнанно, будто истерическая вспышка забрала у него остатки сил, и смотрит на Ирама почти что волком.
- Ты!..
Гневная тирада так и не случается. Дахи, явно зная, что он делает, хватает Рю за плечи и разворачивает к себе спиной, прижимая к своей груди. От резкого движения голова Рю начинает слегка кружиться, и он замолкает настороженно. Ирам даже не тёплый, а горячий и словно пульсирующий изнутри. Его ладони уверенно ложатся на грудь Доха. А потом приходит это немного жуткое в своей силе чувство. Будто вокруг сердца взрывается маленькая звезда, пуская по артериям и венам чистое серебро, вычищающее каждую клеточку организма от грязи и болезни. Эта магическая сила, невероятно чистая, её так много, что Доха кажется, будто он светится изнутри. Весь процесс занимает не больше минуты, но кажется, что он охватил собой три тысячи вечностей. Доха выдыхает медленно и осторожно, чувствуя себя намного лучше, чем за все последние двадцать лет. Чувствует тепло Ирама за спиной, запах грязи, пыли и крови.

- Какой же ты дурак, Ирам.
Доха поворачивается к принцу лицом, выпутавшись из уверенной хватки. Он слегка хмурится и поджимает губы, выражая неодобрение походу в Пустошь. Но очень скоро выражение лица смягчается, и Рю, не стесняясь ничего, осторожно целует своего возлюбленного, мягко обнимая его за плечи. Он пока не знает, можно ли ему целовать Буревестника не так скромно, а потому просто обнимает его за шею и утыкается в неё лицом.
- Больше не вытворяй таких фокусов. Я чуть с ума не сошел, когда узнал, куда ты направился.

Отредактировано Hwang Jin Soo (2023-11-25 20:49:24)

Доха сам льнет к третьему принцу, будто не было этих двадцати лет разлуки, не было жуткого разлада, трещиной пробежавшего между двумя возлюбленными. Он трется о шею Ирама щекой, не обращая внимания на то, что кожу колют мелкие песчинки, налипшие на припылённую одежду. Рю всё равно, он наконец-то упивается тихим счастьем, желая, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Ведь какие бы угрозы и страдания Ирам не грозился исполнить в прошлом, он совершил что-то абсолютно грандиозное. Он спас своего глупого-глупого Доха от последствий его собственных неразумных решений. И благодарность за спасение и великодушие настолько высока, что её почти невозможно выразить словами. Правителю только и остается, что прижиматься к своему спасителю и делиться с ним своей благодарностью через прикосновение.

Рю осторожно выпутывается из объятий и поднимает взгляд на Ирама. Он и вправду похож на того, кто двое суток провел в Пустоши и каким-то чудом умудрился не только выжить, но и принести оттуда что-то очень ценное, что оказалось сильнее проклятия на крови. Как же Рю хочется расспросить Ирама обо всём, но... он понимает, что сейчас для этого время крайне неподходящее. Нужно дать Ираму хорошенько отдохнуть с дороги. А перед этим - сделать его отдых максимально комфортным, как в далёком прошлом первый помощник всегда зорко следил за тем, чтобы его принц ни в чём не нуждался. Без лишних слов в ответ на просьбу, Рю берёт Дахи за руку, уверенно переплетая их пальцы между собой, и ведёт уже знакомым маршрутом в душ. Ирам настолько устал, что даже не сопротивляется, когда Рю практически вытряхивает его из пыльной грязной одежды, пускающей в воздух крохотные облачка песка. Им двоим вполне хватает места, чтобы Правитель мог без труда и молчаливо хлопотать вокруг Буревестника с мыльной мочалкой в руках.

На теле Ирама явно поприбавилось шрамов. Они были заметны даже через слой грязи и пыли, налипшей на кожу. Рю ничего не говорит, продолжая с трепетным вниманием массировать кжу мочалкой, вместе с этим осторожно оглаживая руками напряженные и натруженные мускулы. Он сам уже успел промокнуть под шальными струями воды из душа, одежда прилипла к телу, превратившись во вторую кожу. Но Доха всё равно продолжает намыливать своего возлюбленного, не пропуская ни сантиметра, ни единого изгиба. Они обычно такого вслух не говорили, но Ираму всегда нравилось, когда Рю его мыл, иначе бы он не тянулся к рукам своего возлюбленного так открыто, выпрашивая ещё больше прикосновений. В этот раз только не выпрашивает, но лишь потому что сил у него хватает лишь на то, чтобы стоять прямо. Доха это совсем не смущает, он знает, что делать, но в секунду теряется, когда член Ирама от простых прикосновений начинает твердеть и подниматься со вполне объяснимым желанием.

Всё происходящее немного смущает, однако не настолько, чтобы Рю густо покраснел и с шокированным видом сбежал. Они вдвоем в молодости вытворяли такое, что внезапная эрекция уже не пугает. Ирам тянет Доха на себя за руку, и тот, не имея ни малейшего желания сопротивляться, прижимается к принцу грудью и смотрит на него снизу вверх, чувствуя, пожалуй, слишком многое, чтобы на этот раз не покраснеть. Теплая вода льется Рю за шиворот, а влажные волосы облепили шею и щеки. Его всё происходящее внезапно заводит, заводит сам Ирам. Он похож на вальяжного благородного зверя, который приманивает ничего не подозревающую добычу обманчиво-расслабленными повадками. От его голоса пробегают по коже микроскопические заряды волнения. Его хочется касаться всё больше и больше, пока это позволено милостью зверя. Доха вздрагивает всем телом, чувствуя, как колено принца упирается ему в пах, а потом коротко выдыхает, чувствуя, как краска румянца бросилась ему в лицо. Они ещё не сделали ничего такого, а он уже завелся так, что колени начинают дрожать.

- Я сделаю всё так, что тебе понравится.
Если бы между ними не было чувств, то всё было бы совсем иначе. Быстрая разрядка, деловая, сухая, эмоционально-блеклая, удовлетворение чисто физической потребности. Такое бывает. В этом нет ничего ужасного. В прежней жизни Доха, такой быстрой и абсолютно не расположенной к всепоглощающей романтике сброс напряжения из тела был чем-то очень обыденным. Всё равно, что почистить зубы утром или обстричь отросшие ногти. С Ирамом так не получается. Всего один поцелуй, и Доха почти готов стечь к ногам принца, показывая всю степень мягкости и жара своей любви. Непонятно, пытается ли Рю просто смыть пену с тела Дахи или нагло потакает своему желанию ощупать его всего. Кажется, что и то, и другое.

Сразу вспоминается их первая ночь вместе. Как третий принц, слишком юный, слишком неопытный, дрожал в руках своего помощника, не понимая, почему ему так жарко и так приятно. Сейчас Ирам уже не дрожит осиновым листом, а лишь глубоко и влажно дышит принимая уверенные прикосновения пальцев Рю к своему члену. И Рю не дает возлюбленному расслабиться, целует его горячо и жадно, отвечает на поцелуи сам и не перестает сладко пытать Дахи плотным кольцом своих горячих влажных пальцев. Ощущение горячего и пульсирующего ствола в руке заводит так, что всё сложнее становится просто стоять на месте. Повинуясь внезапному порыву, Рю отстраняется и недолго борется с прилипшей к телу мокрой одеждой, тут же падающей на пол обмякшей кучей. Она оба взведены до предела, и Правителю приходится приподняться на цыпочки, чтобы претворить задумку в жизнь.

Два твёрдых члена обоих любовников прижаты друг к другу и захвачены в тугое кольцо пальцев Доха.
- Помнишь, как нам было хорошо тогда?
Конечно, Ирам помнит. Он не мог забыть. Рю двигает обеими руками вверх и вниз рвано, а смесь смазки с водой издает невероятно пошлый хлюпающий звук. Горячо, пошло, приятно. Он тянется к Ираму и снова его целует, переплетая языки и проглатывая его и свои стоны. Оргазм накрывает их обоих одновременно и слишком быстро, и Правитель, обессиленно пошатнувшись, упирается лбом в плечо Дахи и загнанно дышит, чувствуя теплую вязкость на пальцах и животе. Это тоже придётся смыть, но сначала... Минуту потратить лишь на то, чтобы блаженно отдышаться и остыть под струями воды.

Остаток водных процедур и тщательное вытирание большим полотенцем проходит уже куда более спокойно. Два свободных халата - вот и вся их одежда. Сил хватает только лишь для того, чтобы дойти до широкой кровати под балдахином и практически завалиться на неё сверху. Рю инстинктивно перекатывается на бок и обнимает принца, находя в нём необычайно спокойствие и расслабление. Тихо искреннее признание в любви срывается с губ тонким шепотом, смешивая реальность со сном.

На этот раз сон был крепким и по-настоящему целительным. Ни смутный призраков, ни усталости, ни холода. Даже странно - и как только Рю выжил все эти двадцать лет, засыпая в одиночестве в холодной постели? Величайшая загадка природы. Сквозь теплую пелену сна Доха чувствует их, первые уверенные прикосновения теплых рук к своей коже. Тело реагирует гораздо раньше ещё не проснувшегося разума, и Доха невольно прогибается, издавая сонный и немного вопросительный звук. Горячо и очень приятно. И почему-то вспоминается предыдущий день... вечер?.. утро?.. Та сцена в душе до того, как они оба уснули. Пошлая, несдержанная, от которой даже сквозь сон накатывает вязкая волна непристойного возбуждения. Тело намного честнее разума, и оно знает чего и кого хочет.

Жарко... Как же жарко. Хочется, чтобы стало ещё жарче, и Доха, сам этого не понимая, начинает ерзать на месте, слишком близко и плотно. Дыхание становится учащенным, влажным, едва-едва не скатываясь в стоны. Так хорошо и так горячо, но чего-то будто не хватает. Чего-то более яркого и дикого. Чего-то, что растекается по коже и опускается вниз. Рю выныривает из сна вместе с наступившим оргазмом, тонко вскрикнув от накатившего удовольствия. Ему нужно какое-то время, чтобы осознать себя через толщу накатившей томной слабости.
- Д-доброе... - язык немного заплетается, потому что ощущений слишком много для всё ещё сонного Рю.
Он заторможенно моргает, но уже чувствует, как пальцы принца бесстыдно растягивают его сзади с помощью чего-то теплого и влажного. Неужели... Доха неожиданно для самого себя краснеет, понимая, что именно использует Ирам. Это так пошло, так грязно... Так заводит. И оттого настойчивое давление на простату заставляет Правителя прогнуться в пояснице чуть сильнее и ощутимо укусить себя за губу. Но удержаться от стона это не помогает. Его Ирам совсем вырос, теперь он больше не стесняется и не медлит, в полной мере раскрывая свою жадную натуру завоевателя.

Третий принц слишком хорошо знает Рю и его тело, заставляя содрогаться от каждого выверенного движения. Со стороны они могли бы показаться хаотичными, нестройными, местами даже излишними, но ощущения... От них кружится голова и становится труднее дышать. Короткую передышку Доха воспринимает не как милость, а как легкую паузу и возможность перевести дух перед чем-то намного более серьезным и диким. Он не видит, что творит за его спиной Ирам, и полагается на другие органы чувств. Особенно на слух и осязание. Предплечья немного стянуты мягкой тканью сползшего халата, на открытой шее оседает раскаленное дыхание любовника, а в задний проход упирается что-то горячее и бархатно-влажное. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, что это. Мягкий, но настойчивый толчок внутрь завершается тёплой волной. Рю чуть нервно покусывает себя за нижнюю губу, ощущая внутри сперму своего обожаемого принца. Но это же не может быть всё, правда же? Ирам не выпускает его из рук и проталкивается глубже, не резко, но настойчиво, и хоть Доха и пытается расслабиться, ощущение заполненности его просто распирает. Он выдыхает натужно, со свистом, но не пытается остановить Ирама. Им не получится сейчас остановиться. Они оба слишком жадные и ненасытные, а Доха ещё и чувствует себя так, словно на него обратил внимание сам бог, невероятно взволнованным и абсолютно счастливым.

Одеяло улетает в сторону, открывая почти полностью обнаженное тело легчайшему прохладному воздуху, но Рю едва заметно подрагивает не от холода. Сжимаясь вокруг члена принца, он старается не упустить ни капли. Немного видоизмененная поза вызывает флёр стыда у Правителя, ведь он самому себе кажется открытым для жадных взглядов и рук.
- Мой принц... Никто больше не видел меня таким... Только ты.
И это правда. Все эти двадцать лет разлуки были отмечены печатью верности первому и самому особенному любовнику Доха. Даже когда бурлящая похоть не давала покоя, требуя как можно скорее получить хотя бы каплю удовлетворения, Рю не торопился заводить себе наложника или - не дай боги - покупать ночи в Продажном квартале. Нет, он ласкал себя сам, в тайне ото всех, используя, пожалуй, слишком много смазки для собственного комфорта, и доводил себя до невменяемого распаленного удовольствием состояния с именем Ирама на губах.

Но самоудовлетворение не могло дать Доха того, что мог дать ему Буревестник. Жар, наполненность, желание подчиниться его воле. Стонать, стонать, стонать в голос от толчков, то почти болезненных, то более бережных. Захлебываться собственным дыханием и слюной, выстанывая чужое любимое имя, пока губы не пересохнут. Пачкать примятые простыни прозрачными каплями смазки, падающими с головки члена. Ещё никогда Рю так сильно не желал быть шлюхой для своего принца, как сейчас. Контролировать себя так тяжело, и несколько капель всё-таки просачиваются наружу. Это от них между ягодиц так влажно, а звуки и вовсе становятся такими пошлыми, что Доха бы раскраснелся ещё сильнее, если бы только мог. Далеко не сразу он понимает, что что-то... не так. Почему-то становится теснее. Непонятно, почему. Тело не слушается и не дает однозначного ответа, путаясь в ощущениях. Неважно... Всё это неважно. Рю откидывает голову назад и как заколдованный шепчет что-то горячее, пошлое, то и дело срываясь на стоны, от которых у него самого слегка звенит в ушах.