Если бы вещи имели душу, «Детка», наверняка была бы женщиной. Красивой, сексуальной, затянутой в кожу и кевлар, носящей только серебро и металл и, наверняка, курящей так, что у мужиков оттопыривалось бы в штанах.

Мари любит «детку» не меньше ее хозяина. Стыдно признаться, ей временами снится эта прекрасная брюнетка, от которой пахнет бензином, порохом и сигаретами. Может быть, конечно, это вовсе не «Барракуда», но «Ангелочку» хочется верить, что это так. Что это судьба. Детка выбрала ее так же, как она выбрала Вилли. В тот миг, когда Мари впервые села за руль, когда ее руки, под ревнивым взглядом хозяина тачки, коснулись жесткой, похожей на кнут, оплетки. Когда она впервые огладила выпуклость рычага, переключающего передачи, когда мягко повернула ключ зажигания, заставив «детку» заурчать, когда вдавила педаль газа, исторгая глубокий рык из-под капота.

У Мариссы вообще богатое воображение. Так когда-то сказал Вилли, когда Мари рассказывала одному их общему знакомому о их встрече. Так он говорит, когда хочет мягко подъебнуть ее за неуемное пиздабольство. Но без воображения таким, как она, просто никуда.

Потому она и представляет. Представляет на месте промокшей дороги красивые вересковые пустоши Ирландии, в которых, по ее словам,  ее и встретил Вольдемар Мерридью, а вместо севших на хвост охотников ее ебанутой семейки – парочку «диких ирландских собак», которые напугали «городскую», и от которых он спас ее.[float=right][/float]

- Нам пришлось замереть, слиться в единое целое, иначе бы они почуяли угрозу, и набросились… на жизненно важные органы, - зловеще рассказывает она одним вечером, другим же повествует забавную историю про то, как убегала от «диких шотландских гусей», и Вилли снимал ее с куска старинного замка, на который она, подобно котенку, забралась, и не могла слезть.

Впрочем, про котенка, это правда. Она тогда была не одна. С мелкой белой кошечкой с разноцветными глазами, которая была мокрая насквозь, как и сама Мари. И которую они потом отдали в «добрые руки» одной из сотен любовниц Вилли. Она назвала ее Цири, и больше ни разу не видела.

«Я твое предназначение, как Цири для Геральта, - он не сразу сообразил, что это значит. Потом понял, спустя какое-то время, когда она впервые вытащила его из полнейшей задницы даже до того, как эта задница случилась, - верь мне…»

И, сказать по правде, она действительно никогда ему не лгала.

«Скажи, что я лучшее, что с тобой случалось в этой жизни», - она знает, что это правда. Она это видела. Она в это верит.

В конце концов, кому еще он позволяет то, что не позволил бы никому и никогда.

- Нет там сигарет, - не открывая бардачка, отвечает Мари, снимая с ног ботинки и аккуратно укладывая босые стопы на панель «детки».

Это бесконечно невежливо по отношению к любимице Вилли. Но Марисса тоже любимица, а значит они с «деткой» единое целое, а значит ей можно чуть больше, чем другим. Тем более, что ее короткая клетчатая юбка школьницы сейчас задирается ровно настолько, насколько любит Демон. Сегодня ей хочется выглядеть, как студентка закрытого пансионата, и не важно, что уважающие себя «леди» не завязывают белую рубашку под грудь.

- Ты заначку скурил два дня назад, - напоминает она, покачивая правой стопой в такт мелодии, - когда вернулся со встречи с той симпатичной волчицей, - быстрый перепих, как закрепление очередной сделки – обычное дело для Демона, или Вилли. Они оба это одобряют. Потому Вилли даже не нужно спрашивать, готова ли Марисса. Она готова всегда и ко всему. Любой кипиш, кроме голодовки. Да даже на голодовку согласна, если первым, что она съест после, будет ее любимый твинкис.  И то, что они убрались из мотеля с душным немцем от которого пахло маринованным осьминогом и который, кажется, подглядывал за ними, скорее радует, чем разочаровывает. В конце концов они часто срываются в ночь в никуда, туда, где есть только они и "детка", и новые великие дела и свершения.

Марисса, наклонив голову, улыбается, считывая выражение глубокого разочарования в жизни на лице своего наставника, а потом делает этот привычный танцующий жест рукой: «Ай-на-не, и никакого мошенничества», - чтобы достать «из воздуха» желтую пачку с яблочком.

- Но я знала, что ты захочешь, потому стащила пачку в Вегасе. Смотри, какие классные. Никогда таких раньше не видела, - она проводит ей под носом, словно ценитель сигару, вдыхая аромат табака, - стырила у какого-то горластого итало-ирландца, пока он пырил на мои босые ноги. Говорил, что режиссер. Говорил, что я могу сняться у него. Говорил, что планирует убить Гитлера в новом фильме. А я сказала ему, что раз он хочет убить одного колоритного австрийца, ему придется найти другого. И пока этого не произойдет, он не сможет начать съемки.

Вегас – шикарное место, но чем более всего он нравится Мари, так это тем, что с определенного момента всем плевать, как ты выглядишь. Ты можешь полуголой прийти и вытащить из вагины кошель с пиратским золотом, и в некоторых казино даже не поведут бровью. Если ты богат, ты можешь быть дохуя эксцентричным.

- Он так воодушевленно рассказывал про эту задумку, где еврейские военные снимают скальпы с фашистов и разбивают им головы бейсбольной битой, что я чуть не забыла, что нужно обшарить его карманы, - делится она, не скрывая искреннего восхищения, - я мало чего поняла из его сумбурной болтовни, но запомнила восхитительную фразу: «В аду есть специальная печь для тех, кто не допивает свой скотч!». Красиво звучит, не правда ли, Вилли? Надо будет ввернуть где-нибудь до того, как она станет популярной.

Ее пальцы ловко вскрывают упаковку, и, стукнув по днищу пачки, Марисса легко выбивает из нее парочку сигарет, обхватывая фильтр лишь одной из них губами. Потянувшись вперед, почти складываясь пополам, она нажимает пальцем на кнопочку прикуривателя, заставляя его весело разгореться.
- Еще там что-то было про люгер у фашистских яиц. Или вальтер… Вилли, а ты когда-нибудь видел настоящего фашиста?

Она задает этот вопрос с максимально наивным выражением лица, заставляя сигарету повиснуть на приоткрытой губе так, чтобы водитель засмотрелся на нее, но щелчок прикуривателя развеивает наваждение, и Марисса, прижав фильтр губами, все-таки вынимает колпачок, аккуратно подпаливая табак в спизженной сигарете, коротко, невзатяг, ее раскуривает, чтобы протянуть ее Вилли.
- А вот яблочного привкуса совсем нет. Зачем же тогда рисовать яблоки?

Мерцающий свет движущихся фонарей облизывает стройные ноги, которые покоятся на приборной панели. Мари дергает большим пальцем в такт мелодии, которая сменяет обожаемую Вилли Металлику. «Детка» и здесь улавливает вкусы обоих.

Colour me your colour, baby
Colour me your car
Colour me your colour, darling
I know who you are

- Вилли, ты знаешь. Сегодня Вальпургиева ночь, - внезапно вспоминает Мари, глядя в окно на проносящиеся фонари, - ты когда-нибудь был на настоящем шабаше?

Отредактировано Marisabel Angelo (2023-10-20 21:00:54)

Подпись автора

❤❤❤ Love You 3000 ❤❤❤