Ли Ран был уверен, что чувство зависти - не про него. Наоборот, это его жизнь в некоторых аспектах могла быть предметом зависти. У него было то, о чем другие могли только мечтать. Но тигрёнок вырос в тигра, и с ним выросли его аппетиты и пороки. Выросло и чувство, что он недостаточно хорош. Потому что если его достаточно, то почему он не может получить то, чего хочет? Почему это получают другие?

- Пожалуйста, ещё раз ознакомьтесь с условиями контракта перед подписью, - ровно произносит адвокат и кладет две бумаги на стол. Оборотень задерживается взглядом на этой бумажке ровно на две секунды, а потом невольно смотрит на задумчивый профиль Диониса. Как вообще так вышло, что ещё пару недель назад и речи не было о таком, а тут... брак?

Тигр замечает краем глаза немного резкое движение. Это маг немного отрывисто переворачивает страницы контракта, пробегая по ним спокойным взглядом, а потом ставит в конце последней страницы свою размашистую подпись. Этот Теодор странный, по мнению Рана. Он выглядит самодостаточным, самостоятельным, и вообще для такого типа людей брак был чем-то вроде цепей на ногах. Однако именно он был инициатором брака, слишком быстрого и просчитанного, чтобы заподозрить у него резко вспыхнувшие чувства. Брак по расчету, самый холодный... и, пожалуй, самый честный вид брака. Когда обе стороны не ослеплены влюбленностью, наивно игнорирующей сложности совместной жизни.

В этом браке нет любви, нет страсти, вообще нет никаких точек соприкосновения. Просто сделка, подкрепленная анализом и расчетом. Дио никогда не сможет полюбить того, кого ему навязали не по его воле. В этом Ли Ран уверен на тысячу процентов. Но тогда почему... Почему ему так тоскливо? И почему он не может избавиться от чувства, что всё происходящее абсолютно неправильно? Неправильно то, что эти оба нечеловека сошлись вместе даже на бумаге. Ран не мог ощутить, в чем было это чувство "неправильности", но оно разъедало его изнутри, как кислота, как болезнь. Всё его силы уходят на то, чтобы сохранить беспристрастное лицо и ничем не выдать той бури эмоций, что прячется за спокойным фасадом.

Осталось вытерпеть самое сложное. Получив оба подписанных экземпляра брачного контракта, адвокат отходит в сторону, уступая место незнакомой ведьме. Ах, да, точно. Хён что-то говорил о том, что для большей успешности Теодор потребовал в одном из условий проведение ещё и брачного ритуала. Рану это не нравилось, потому что бумаги - всего лишь бумаги, но магия - вещь более сложная и опасная. Из неё невозможно выпутаться без последствий, это было понятно даже оборотню, имеющему крохотное понятие о колдовстве. Всё тигриное естество хотело противиться этому ритуалу и прервать его. Внутренний зверь недовольно рычал, пушил шерсть на загривке и нервно хлестал хвостом. Рану так хочется, осторожно взять изящные ладони Диониса в свои и осторожно увести его подальше, потому что интуиция подсказывает - ничего хорошего из этого брака не получится.

Но Ли Ран стоит на месте, слишком заметно сжимая зубы. Смотрит, как по указке ведьмы вампир и маг обмениваются кольцами. Это кольцо Сатори совсем не идёт, оно выглядит таким угловатым, таким тяжелым на фоне его тонких длинных пальцев. Снова в сердце вгрызается зависть. Оборотень так хочет оказаться сейчас на месте Теодора. Но без всех этих ритуалов, без принудительного впихивания в золотую клетку. Только вывернутая наружу душа и бескрайняя верность. Но он не на месте Теодора, а на своём собственном. В стороне. Немой свидетель чего-то, что он может назвать лишь преступлением против свободы и  настоящих чувств. Даже спустя столько лет его сердце не смогло ни вытравить из себя образ Диониса, ни вытеснить его кем-то другим. Ли Ран не перерос свою влюбленность - она выросла вместе с ним. И оттого наблюдать за происходящим ещё больнее.

- Прошу супругов скрепить нерушимость ритуального союза поцелуем, - мягко произносит ведьма, терпеливо смотря на супругов.
Это невыносимо. Оборотень поворачивает голову, чтобы не видеть этого, но боковое зрение всё равно ловит расплывчатые силуэты, склоняющиеся друг к другу. Как же хочется сбежать подальше от этого всего. Но нельзя. Ли Ран уже не мальчик, чтобы позорно сбегать поджав хвост. Просто... просто иногда в жизни так бывает, что трепетность чувств разбивается о холодный гранит реальности. Теодор ведь может предложить клану намного больше, чем тигр. Талант, знания, изобретательские навыки... Кровь. Ран даже этого не может, ведь его звериная кровь навредит Дио. И этого не изменить, как не пытайся.

Ран уже не мальчик. Но он всё равно уходит, как только ритуал завершается мягким золотым свечением в кольцах, а немногочисленные гости торопятся поздравить молодых и пожелать их союзу долголетия и процветания. Ему нужно как-то справиться с собой и с теми чувствами, что когтями вцепились ему в горло. Может быть, наутро он сможет совладать со жгучей бурей в собственной грудной клетке, но сейчас ему как воздух необходимо побыть одному.

Он даже не ополовинил бутылку виски, взятую по пути до своей спальни. А всё потому что у него не было ни цели, ни желания напиться. Хотя идея утопить свои горести в алкоголе была не такой уж плохой. За занавешенным окном уже давно стемнело, а Ли Ран всё сидел в одной позе в кресле и болтал два глотка виски по дну стакана. После свадьбы должна быть первая брачная ночь супругов. Это не должно его касаться никак, но всё же... Будет ли Теодор нежен с Дио? Или останется таким же резким, острым и холодным? Нет, лучше об этом не думать...

Внезапный стук в дверь заставляет тигра замереть и крепче сжать пальцами стакан. Кого ещё принесло? Медленно, с кошачьей грацией, Ран встает на ноги и, махом заглотив остатки виски, идёт к двери. Он ожидал увидеть на пороге кого угодно. Но только не его.
- Хён? Что ты здесь делаешь?

Непонятный момент неопределенности, когда хочется и не хочется знать, почему хён здесь. Быть может, ему нужна поддержка. А может... он пришел уверенно втоптать чувства оборотня в грязь, потому что так было бы даже правильно. Даже брак по расчету имеет свои ограничения. Обо всех тонкостях и условиях Ли Ран был не в курсе, но догадывался, что там могло быть что-то об интимной близости. Точнее, об её отсутствии с кем-то вне брака. И если можно терпеть, не касаясь друг друга, получится ли не чувствовать ничего от одного только взгляда на Дио? Это невозможно. С возрастом тигр научился держать себя в узде чуть лучше, но это не значит, что внутри него всё не горело от страсти и почти болезненной привязанности. Быть может, было бы правильно влюбиться в кого-то ещё. Скинуть свою прошлую оболочку, получив от наставника бесценный опыт хоть каких-то отношений. Но Ран просто не мог... Пытался смотреть на других людей - и понимал, что не испытывает трепетного волнения. Его не интересовал чужой стиль, характер и чувство юмора, не интересовали все они. Потому что они - не он. Не Дионис Сатори. Эти чувства, иногда так похожие на болезненную одержимость тем, кто никогда не станет полностью твоим, были благословенный в той же степени, что и прокляты. И было бы правильно всё прекратить, потому что нынче повод более, чем весомый.

- Просто... в горле пересохло, - пытается хоть как-то оправдаться Ли Ран, ставя пустой стакан из-под виски на ближайшую тумбочку. Он ведь и правда не сильно любил алкоголь, просто... ему показалось, что так ему станет хоть каплю легче. Не стало. Он следует взглядом за Дио и подмечает, что тот слегка пошатывается. Видимо, уже немного отпраздновал.

Ли Ран - такой эгоист. Дио сделал для так много, столько, сколько бы не сделал никто другой. И конечно, ничего не просил взамен кроме того, чтобы быть прилежным учеником и хорошим ручным котиком. Так Ран и делал много лет, а когда нужно было порадоваться за хёна и пожелать ему счастья (пусть и не от всего сердца) в супружеской жизни, то он просто ушел в сторону, эгоистично предпочтя отдаться душевным терзаниям. Разве так нужно поступать, отпуская? Хотя... "Отпуская" - неправильное слово, потому что за все эти годы Ран ни разу не чувствовал, что мог бы назвать Диониса полностью своим. Этот невыносимый в своей идеальности вампир никогда не принадлежал тигру полностью, какими бы сладкими и жаркими не были его стоны долгими ночами. Хотя иногда казалось, что ещё немного - и невидимый барьер растает в воздухе. Но этого так и не произошло.

- Не буду ругаться.
В чем смысл ругани и скандалов, если в Ли Ране нет ни ярости, ни раздражения. Только какое-то оцепенение, заторможенность, будто он не проснулся до конца. Ему бы очень хотелось, чтобы это был сон. Дионис не проигрывал желание в карты. Свадьбы не было. Не было такого острого ощущения потери при живом возлюбленном. И не было бы потерянности заблудившегося в лесу человека, не знающего, куда двигаться дальше. Теперь Ран немного понимал тех, кто предпочитал заканчивать отношения скандалом. Так проще, вырвать и прижечь, чтобы не гноилось и не отравляло существование тоской по тому, что было. Только вот... оборотню совсем не хочется скандалить.

Но, кажется, сам Сатори какой-то не такой. Будто мечется, стоя на одном месте. Совсем не похож на того вампира, которого Ран хорошо знает. Его хочется утешить, коснуться пальцами его лица и сказать, что Ли Ран на самом деле ревнует, но его ревность не похожа на пожар, способный уничтожить всё и вся. От его ревности хочется забиться в тёмный угол, зализывать незаживающую рану и тихо скулить. Если бы это был простой брак, то всё бы решилось разводом. Но даже тогда бы тигр не стал своему наставнику мужем, просто потому что... их отношения слишком сложны и без этого. Может, поэтому они так и не вышли из своих семейных ролей? Потому что нечто большее только всё усложнит или ещё хуже, сломает? Оборотню почему-то кажется, что Дионис пришел к нему не просто так, а будто бы попрощаться перед тем, как всё-таки выставит между ними необходимую дистанцию. Непонятно только, почему про первую брачную ночь он говорит именно Рану. Ли Ран смотрит в такое знакомое, такое любимое лицо и не находится, что ответить. Вне этой комнаты, в присутствии других он мог быть другим, язвительным, саркастичным, ироничным, умел кусаться словами так же хорошо, как и шевелить мозгом, но стоило ему остаться с Дио наедине, как он снова, пусть и на краткий миг, становился подростком, запутавшимся в своих собственных чувствах, будто в охотничьих сетях.

И пусть разум тигра был способен умолчать или солгать, его тело было до одури честным. Хватило всего лишь одного прикосновения рук вампира к груди, как всё тигриное естество откликнулось и потянулось навстречу, вынуждая сделать шаг вперед. Чтобы быть ближе. Ран осторожно обнимает Дио за талию, чувствуя, что он опять - как и тысячу раз до этого - способен завестись с пол-оборота от такой малости. Дыхание Сатори снова, как и много лет назад, отдает крепостью алкоголя, дразнит и тревожит кожу на шее, пробуждая дикое желание привязать его к кровати и не выпускать из комнаты больше никогда. И плевать на его мужа, на клан, на весь остальной мир. От влажного поцелуя в шею хочется зарычать, однако Ран сдерживается, позволяя себе лишь влажный и горячий выдох. Дионис, как и всегда, открыто говорит о своём желании. Он возбужден, на взводе, он хочет Ли Рана прямо сейчас, прямо здесь, в его комнате. И как бы сильно тигру не хотелось того же, какие бы дикие фантазии не будил в нём возлюбленный, это было неправильно.

Переборов себя и свою болезненную любовь, пересилив волну ответной похоти, оборотень осторожно перехватывает руки Сатори.
- Хён. В свою первую брачную ночь ты должен быть с мужем. Иначе ваш брак не завершится до конца.
Голос позорно дрожит, а глаза начинают влажно поблескивать в мягком освещении комнаты. Он не разрыдается на глазах у хёна, ему нельзя. Он отходит назад, слегка пошатываясь, то ли от алкоголя, то ли от разъебанного душевного состояния, и садится обратно в кресло.
- Если я не отпущу тебя сейчас... То никогда не смогу этого сделать. А я должен. Потому что ты никогда не был моим полностью, понимаешь? Я вот понимаю.
Говорить это намного легче, чем думать, пусть слова и выходят наружу сухими и колючими, как сухари. Проговаривать вслух больно, и возможно, он сейчас сжигает мосты, лишая себя не просто надежды на полную взаимность, но любых перспектив иметь какие-либо отношения в будущем. Дионис может обидеться. Разозлиться. Рассвирепеть. И будет прав. Этот неблагодарный кусок полосатого меха захотел слишком много.

Ран ждет понимания, возможно, даже отзвуков покорности после того, как вывернул перед возлюбленным своё сердце наизнанку, всем своим усталым видом говоря "пожалуйста, отпусти меня". Если бы Дио хоть раз оттолкнул его сам, сказал, что не желает видеть и слышать, Ран мог бы отпустить проще, быстрее, не поддаваясь тяге, что возникла между ними. Почему он не отталкивает? Почему тянется сам? Почему его поцелуи будто стараются удержать тигра на месте, даже если тот на них не отвечает? И почему его руки в эту ночь по-особенному нежные? Целый рой жужжащий как пчелы болезненных вопросов - и ни одного ответа, только жаркая торопливость в движениях Сатори. Словно он пытается поймать этот момент напоследок, пока всё не посыпалось.

Наверно, Диониса стоило бы остановить, пока он своей жаждой самому же себе не навредил. Только Ли Ран не может найти в себе сил, чтобы это сделать. Было бы проще, не будь сбивчивый шепот вампира таким ласковым, таким умоляющим. Было бы проще, если бы тигр не знал, какой сладкой может быть ночь страсти с хёном. И потому он позволяет Дионису любую вольность, понимая, что он не хочет остановки. Пусть всё будет так, как хочет он. Последняя ночь перед тем, как он уйдет с рассветом. Ночь, которая должна запомниться, потому что Рану не нужно притворяться, что он хочет. Ведь это жаркое желание вполне искренно. Тело реагирует на смелые ласки Дио так, как и должно - заводится, возбуждается и жаждет продолжения с обязательным многократным финалом в виде чувственных фейерверков. Не останавливаться до самого конца, пока не кончатся все силы. Всё так, как хочет он.

Легкая паника подступает к горлу лишь тогда, когда среди страстных поцелуев в шею тигр чувствует твердое касание кромки зубов. И как бы Ли Рану ни нравилось всё, что вытворяет этот невозможный сицилиец, сознание делает тревожный акцент на пока ещё лёгких покусываниях. Кровь оборотней для вампиров ядовита. Они всегда были осторожны раньше, следя за тем, чтобы случайно не допустить катастрофы. И теперь чувствуя, что Дио будто бы ненадолго забылся в горячей страсти, тигр ощутил легкий нервный холодок пробегающий по спине и так ярко контрастирующий с жарким удовольствием от прикосновений. Рану немного стыдно за то, как быстро он завёлся от рук Диониса, но уже не так стыдно, как в подростковом возрасте, когда он доводил себя почти до изнеможения одними только мыслями. Ран откидывается в кресле, выдыхая коротко и жарко, стоит только ловким пальцам коснуться уже возбужденного члена. Сатори слишком хорошо знает тело своего ручного тигра, ведь именно он и воспитал в нём чувственность в дополнение к такой естественной звериной страсти. Каждый раз, что у них был, неважно где и при каких обстоятельствах, каждый раз был желанен ими обоими. И сейчас ничего не изменилось.

Ли Ран едва заметно хмурится и покусывает свои губы, выслушивая из уст вампира жесткий ультиматум. Или первая брачная ночь с ним, или никакой. Какой бы музыкой это требование ни звучало, как бы ни тешило самолюбие тигра мысль, что Дионис не хочет отдаваться в эту ночь никому, кроме Ли Рана, мозгом оборотень понимает, что это неправильно. Настолько неправильно, что появляется немного трусливое желание сбежать. Лишь бы не было хуже. Но хён загнал любовника в угол, не давая ни сбежать, ни уклониться от искусной ласки. Ран считает себя слабовольным, бесхребетным, до идиотизма глупым дурачком, но не может ни оттолкнуть вампира, ни сбежать от него, даже в секунду заминки. Казалось бы - вот, всего лишь встань с кресла, оттолкни Дио, который решил обнажиться до конца - и уйди, пока они не дошли до конца. Но как же хочется хотя бы в последний раз ощутить, какой он изнутри, как сладки его стоны, как пластично и соблазнительно двигается его тело. Разрываясь между рассудочным и безрассудным, тигр упускает возможный момент побега. Вампир снова слегка нависает, на этот раз с явным намерением оседлать своего ручного оборотня. Нет, он же не собирается... Без подготовки? Это же будет больно! Ран пытается ухватить Диониса за бёдра и удержать на весу, но его руки быстро перехватывают, уверенно и цепко держа за запястья. Что творит этот безумец?.. Тигр никогда не хотел делать любимому больно, никогда! Это неправильно. Боль сквозит в отчаянном стоне, даже его тело пытается совладать с неприятными ощущениями, слишком сильно сжимаясь вокруг члена.

Едва заметные крохотные капельки слёз, смочившие длинные ресницы Дио, разбивают Ли Рану сердце. Какой же ты безумец... Зачем? Неужели Дионис так сильно не хочет отпускать от себя тигра в эту ночь, что даже готов сделать себе больно его руками? Ран хмурится сильнее, стараясь всеми силами удержаться и не упасть в похотливое безумие.
- Ты... не невеста, хён, - это звучит, как попытка огрызнуться, хотя там, под слоем сдержанной жесткости, проступает такая знакомая забота. Страсть не должна идти рука об руку с болью. Не так. Ран улавливает в воздухе едва заметные нотки кровяного металла, которые будто начинают резонировать с его звериной частью. Как ни крути, а тигр - хищник. А хищники известны тем, что идут на запах крови, чтобы растерзать свою жертву.

Потенциальная жертва будто не замечает этого всего, упиваясь моментом раскованности. Бедра Дио двигаются слишком быстро и резко, вырывая и у него самого, и у оборотня отрывистые стоны. Ли Ран не может отключиться от этих ощущений: от прикосновений языка и губ к шее и ушам, от сильной хватки пальцев на плечах, от влажного жара чужого тела, отдающего будоражащим запахом крови. В этом вихре дикости ощущение чего-то нетипичного и неправильного приходит слишком поздно, вместе с чем-то, напоминающим уколы боли в области шеи. Нет. Нельзя. НЕЛЬЗЯ!

Неожиданно резко тигр хватает Сатори за горло и почти отдергивает от себя. Пальцы перемещаются вверх и нажимают на челюстной сустав болезненно, заставляя вампира открыть рот. В его влажной глубине, на языке, выступивших клыках и губах нет алых пятен. Кажется, Ран успел вопреки всему, потому что он чувствует, как на шее, совсем близко от вены начинают назревать две крупные капли крови из мест прокола. Тигр перепугался, но не за себя, а за то, что Дионис мог себя убить. Глаза оборотня начинают светиться опасным желтым цветом.
- Не смей делать меня своим убийцей... - шипение переходит в гортанный рокот разъяренного зверя. Раньше, какой бы сильной ни была страсть, Дио контролировал себя, чтобы случайно не поранить Рана и не укусить. Ведь они оба знали, у чему это приведет. Значит, поэтому Сатори так умолял провести с ним последнюю ночь? Чтобы просто... лишить себя жизни чужими руками? И оставить Рана с чувством невосполнимой потери и бескрайней вины?

Наконец, отпустив лицо Диониса из хватки, Ран на секунду зависает, отмечая, что на горле хёна появились розоватые следы, повторяющие очертания его пальцев. Он... перестарался. Но вины за это не ощущал. Ярость рухнула в страсть и утопилась в ней. Тигр хватает Сатори под бедра и встает с кресла прямо так, не ощущая ни малейшей трудности в том, чтобы подняться даже с ценной ношей на руках. До кровати пять обычных шагов, но оборотень преодолевает это расстояние за три, а потом позволяет Дионису упасть на белые простыни, как ангелу. Зрелище слишком красивое, чтобы его игнорировать. Одна крохотная капля крови стекает алым росчерком между ягодиц и опускается на белую ткань, расползаясь по ней кляксой. Это даже символично. Всё равно, что забрать невинность у невесты... Дионис был не так уж неправ.

Этого мало. Хочется сладко терзать возлюбленного до тех пор, пока всё белое не станет алым. Несмотря на то, что Ли Ран действует немного жестко, его руки по-прежнему осторожные и мягкие, они переворачивают вампира на живот и в попытке немного успокоить кончиками пальцев проходятся вниз по позвоночнику. Зверь умеет быть достаточно нежным, чтобы не разорвать сразу. Но хищник - всё равно хищник. Кровать еле слышно скрипит под весом двух тех, когда Ран опускается на хёна сверху, вжимая его в простыни. Дио кажется таким открытым и беззащитным, отзываясь на жадный толчок в себя дрожью. В нём жарко и влажно от крови, и это доставляет тигру слишком извращенский кайф. Он целует вампира в шею, вторя каждому движению внутри поцелуем. Зверь, быть может, ласковый и нежный, но он остается зверем. Клыки выступают наружу слишком быстро - и Ран беспощадно вгрызается в плечо Диониса, вспарывая белую кожу. Столько лет он так старался не делать этого. Не кусать, потому что это было одним из первых правим, что установил перед тогда ещё тигрёнком хён. Не кусаться. Но сегодня Ран хотел оставить как можно больше следов на чужом теле, на каждом сантиметре кожи и внутри, чтобы хотя бы на одну ночь сделать Дио полностью своим.

Было бы проще, если бы кровь хёна была отвратительна на вкус. Кислая, горькая, да любая. Если бы она только была такой, может быть, Рана это немного отрезвило. Какая-то часть его затуманенного похотью сознания была готова просто-напросто загрызть Сатори, настолько сильно ему было тяжело даже в мыслях отпустить его. Настолько сильно ему хотелось, чтобы этот день весь, целиком, был самым настоящим сном, от которого можно было просто проснуться и быть уверенным, что ничего не было. Не было этой свадьбы, не было этого ощущения потерянности и потери. Не было постепенно расползающихся по белой ткани пятен крови.

Дионис сейчас в таком беззащитном положении, в каком не был, наверно, никогда. Он ведь никогда и никому не позволял забыть, кто здесь босс. И босс - он, несмотря на невысокий рост и изящную стать. Потому иногда так хотелось просто склонить перед ним голову или вообще ткнуться лицом в его ноги. Ран всегда этого хотел, всегда хотел так выразить свою любовь и преданность к тому, кто спас его, воспитал и позволил любить себя такой извращенной и болезненной любовью, от которой хотелось сворачивать горы и выть одновременно. Но тигр никогда не мог себе позволить подобных выходок, ведь он уже не может себе позволить показывать слабоволие. Дионис не так его воспитал.

Ран знает, что его кровь для хёна будет ядовитой, и потому не сдерживается сам, кусая глубже, мелко сглатывая бегущую алую жидкость, чтобы не  захлебнуться ей. Но это не помогает, не утоляет кровожадность, не успокаивает и не отрезвляет. Хочется ещё, хочется больше. Кажется, что Дионис под ним содрогается от ужаса и боли, которую ему причиняет воспитанник. И, черт возьми, тигру очень хочется, чтобы это было так. Но очень скоро он понимает, что дрожь вампира совсем иной природу. Это дрожь от дикого, несдержанного удовольствия. И стон, кажущийся болезненным, оставляет после себя густое и пошлое эхо в воздухе. Кажется... Сатори нравится, что с ним так грубо обращаются. Кажется, он хочет именно этого.

Проблема в том, что этого хочется и самому оборотню. Вбиваться в податливое, почти беззащитное тело хёна, заставлять его кричать в экстазе, срывая голос. Вампирская регенерация делает своё дело, затягивая даже глубокий укус. Ли Ран обожает эту регенерацию и ненавидит одновременно. Обожает - потому что если бы не она, он бы и вправду покалечил Диониса, что никогда бы не смог себе простить до скончания своего неприлично долгого века. Ненавидит - потому что как бы сильно он Сатори ни кусал, он так и не сможет оставить на нём достаточно глубокий видимый след, который бы показывал всем и каждому, что в какой-то момент тигру доверяли достаточно, жаждали его достаточно, чтобы позволить оставить след. Ран снова кусается, не так глубоко, но часто, чтобы раны не успели заживать. Ему это нужно, нужно куда больше, чем просто страстный секс. Всё потому что он до сих пор не набрался смелости, чтобы отпустить и забыть. Да и как его забудешь? Дио слишком горячо и соблазнительно вздрагивает, его тело безукоризненно честно, не говоря уже о том, что и самому оборотню приходится дышать намного чаще, уплывая куда-то в марево, пахнущее разгоряченной кожей и металлической кровяной солью.

Ран приучен к покорности рукам своего хозяина, и потому лишь немного вопросительно взрыкивает, когда пальцы путаются в его волосах и тянут вперед, поближе, прежде чем Сатори утягивает его в такой развратный поцелуй, что на не опьяненную адреналином голову обязательно станет стыдно. Кажется, вампира ни капли не смущает вкус его собственной крови на зубах и языке, не смущает, что сейчас они оба ведут себя как обкурившиеся диких грибов дикари. И абсолютно точно не смущает, что он сейчас так открыто почти-что-изменяет своему новоиспеченному супругу со своим воспитанником, добавляя во всё происходящее ещё больше бесстыдства. Ли Ран на этот раз не стесняется и уже более уверенно и намного более нежно сжимает пальцы на горле Дио, не придушивая, но жадно ловя пальцами движения кадыка на каждом судорожном вдохе. Как только хён забывается и почти кусает тигра за губы, тот сжимает пальцы сильнее и в наказание входит резче и глубже, ловя влажными губами судорожный выдох-стон.

Но шею приходится отпустить, потому что желание укусить ещё раз сильнее. Ран ведет кончиком носа по щеке вампира, плавно переходя на ухо, а потом и шею. Старается дышать ровно и перестает двигаться, давая такую нужную сейчас передышку. Он ужасен. Невероятно, непоправимо ужасен, но посыпать голову пеплом он будет уже завтра. Эта ночь, здесь и сейчас - только для них двоих, немыслимых друг без друга и невозможных вместе. Сильные клыки впиваются в шею сзади, прокалывая кожу. Больше похоже на охоту, чем на секс. Страшный хищник впивается в шею жертвы и не дает убежать, сладко и невыносимо долго мучает её, пуская десятки новый кровавых дорожек на простынь. Столько крови будет просто невозможно вывести даже самым лучшим импортным пятновыводителем, а ещё сложнее - убедить того, кто увидит несчастную ткань, в том, что на ней никого не растерзали. Ран чередует болезненные укусы с отрывистыми движениями собственных бедер, играя на чувствительности разгоряченного тела хёна. Он ещё никогда такого себе не позволял, хотя возможностей было более чем достаточно, особенно после превращений, когда в горах, в крохотном домике были только они вдвоём. У тигра после полнолуния хлестали через край гормоны, а Дио... кажется, ему тоже нужно было сбросить стресс.

Ран разъяренно рычит, наваливаясь на вампира всем телом. Звериный оргазм настолько сильный, что перед глазами темнеет, а вся кожа горит неугасимым пламенем. Все плечи и шея Сатори превратились в багровое кружево пролитой крови от многочисленных укусов, которые уже давно зажили. Немного туманный взгляд оборотня натыкается на изящную левую ладонь Дио. На безымянном пальце будто укоризненно поблескивает металл кольца, вызывая в душе смешанные чувства. Его хён - больше не его. По всем законам его должен касаться другой мужчина, его муж. Тот, кто не знает о предпочтениях Диониса, о его страстях и желаниях. Но тот, кто легко заменит самого Ли Рана. В жизни, в постели, во всём.